лично во время нашей первой беседы. Он в ужасном состоянии, и физическом, и моральном. Но солдат не позволяет себе распускаться – отличный парень.

– Никаких отклонений от первоначального доклада? – спросил юрист.

– Ничего существенного. С ним хорошо побеседовали первый раз. Капсула была спрятана в сигаретах Огилви. Не очень сильное соединение дифениламина, под давлением выстреливаемое углекислым газом.

– Так вот что имел в виду Ред, пообещав привезти Хейвелока, если сумеет приблизиться к нему на расстояние вытянутой руки, – тихим голосом прервал его Миллер.

– Ему почти все удалось, – продолжил Стерн, расхаживая по комнате. Рядом с его стулом на маленьком столике находился красный телефон, и, усаживаясь, Стерн щелкнул тумблером, расположенным на покатой лицевой плоскости аппарата. – В рассказе Бейлора все выглядит гораздо живее, чем на страницах сухого доклада, – произнес начальник консульских операций и погрузился в молчание. Два других стратега терпеливо ждали, когда он заговорит вновь. После продолжительной паузы Стерн сказал: – Он очень спокоен, можно сказать, даже пассивен, но, если вглядеться в его лицо, становится ясно, насколько сильно парень переживает случившееся, насколько серьезно понимает свою ответственность.

Даусон подался вперед:

– Вы не спросили его, что насторожило Хейвелока? В докладе не содержится ответа на этот вопрос.

– Ответа нет потому, что он не знает его. До самого последнего мгновения Хейвелок ничего не подозревал. Как говорится в докладе, двое просто вели беседу. Огилви вынул из кармана сигареты и, по всей видимости, попросил огня. Хейвелок достал из кармана спички и, подойдя к Реду, передал их ему. После этого все и началось. Он совершенно неожиданно бросился на Огилви и сорвал его со скамьи. Капсула взорвалась. Когда дым рассеялся, Ред лежал на земле, а Хейвелок стоял над ним с пистолетом в руке.

– Но почему же Бейлор не стрелял? Именно в этот момент? – В голосе юриста явно слышалась обеспокоенность.

– Из-за нас, – ответил Стерн. – Мы отдали четкие распоряжения. Хейвелок должен быть доставлен в Вашингтон живым. Изменить наши инструкции могли лишь чрезвычайные обстоятельства и принятое на месте с ними решение.

– Объяснение не годится, – поспешно чуть ли не с вопросительной интонацией произнес Даусон. – Я ознакомился со служебной характеристикой Брауна – Бейлора. Там сказано, что он эксперт в обращении с огнестрельным оружием, особенно ручным. Бейлор просто ходячая реклама нашей расовой политики и всего офицерского корпуса. Университет, служба в отряде специального назначения, специалист по вопросам тактики ведения партизанской войны. Назовите какое угодно достоинство, и окажется, что оно отмечено в его досье.

– Он черный, поэтому и должен обладать выдающимися качествами. Я уже говорил об этом. Куда вы гнете?

– Брауну ничего не стоило ранить Хейвелока. Ноги, плечи. Область таза. Вместе с Огилви они вполне могли осуществить захват.

– Это требует большой точности стрельбы с расстояния от семидесяти до ста футов.

– Двадцать пять – тридцать ярдов, что почти равно расстоянию до цели в тире. Хейвелок стоял неподвижно. Он вовсе не являл собой движущуюся мишень. Не попросили ли вы Бейлора объяснить это?

– Честно говоря, не хотелось. У него и без наших вопросов достаточно тяжело на сердце. Как бы ему не пришлось из-за простреленной в двух местах руки уйти из армии. По-моему, он правильно действовал в чрезвычайно напряженной ситуации. Ждал, когда Хейвелок направит пистолет на Огилви, убедился, что Ред не справится со своей задачей, и выстрелил в ту самую злосчастную секунду, когда Огилви бросился на Хейвелока и принял на себя пулю. Все совпадает с результатами вскрытия, полученными в Риме.

– Его промедление стоило Реду жизни, – сказал Даусон, явно не удовлетворенный полученным разъяснением.

– Лишь укротило ее, – поправил юриста медик. – И очень ненамного.

– Да. В докладе патологоанатома об этом тоже говорится, – добавил Стерн.

– Возможно, в данных печальных обстоятельствах мои слова могут показаться излишне резкими, но мы все же переоценили его возможности, – сказал Даусон.

– Ни в коем случае, – возразил Стерн. – Мы просто недооценили Хейвелока. Чего вы хотите? С момента событий на Палатине прошло всего три дня. За это время он практически уничтожил руководителя операций, распугал всю местную агентуру – никто не желает теперь с нами работать, – разгромил всю сеть. Кроме того, он через Швейцарию прислал председателю Наблюдательного комитета конгресса телеграмму, в которой обвиняет в некомпетентности и коррумпированности сотрудников ЦРУ в Амстердаме. Не далее как утром нам звонил начальник группы безопасности Белого дома. Он не знал, то ли негодовать, то ли паниковать. Оказывается, он тоже получил телеграмму, в которой говорится, что рядом с президентом работает тайный советский агент.

– Это прямой результат так называемой конфронтации Хейвелока с Ростовым в Афинах, – сказал Даусон, заглянув в записную книжку. – Бейлор об этом докладывал.

– Пол сомневается в том, что эта встреча вообще состоялась, – бросил Стерн, глядя на Миллера.

– Фантазии и реальность, – произнес психиатр. – Если полученная нами информация соответствует истине, то это означает одно: он все время перемещается между ними, не будучи способным отличить первое от второго. Но это лишь в том случае, если наши сведения соответствуют истине. Я допускаю, что в Амстердаме у нас присутствуют элементы некомпетентности, и не исключаю коррупции. Однако маловероятно, что советскому агенту удалось проникнуть в круг людей, близких к президенту.

– Мы здесь можем ошибиться и ошибаемся, – вмешался Стерн. – Ошибаются и в Пентагоне, и даже, прости господи, в Лэнгли. Но на самом верху возможности ошибки сводятся к минимуму. Я не хочу сказать, что этого не может случиться или уже не случилось, но любой человек, имеющий отношение к Овальному кабинету, включая личных друзей президента, подвергается тщательнейшей проверке. Каждый год, каждый месяц, каждая неделя из жизни проверяются под микроскопом. К самым талантливым кандидатам в сотрудники относятся будто к прямым наследникам самого Сталина. И это стало стандартной процедурой с «сорок седьмого»… – Стерн снова умолк, не договорив. Его взгляд остановился на стопке разрозненных листков, лежавших на столе перед доктором. – Хейвелок знает, – продолжил он неторопливо, взвешивая каждое слово, – на какие кнопки нажимать, к каким людям обратиться, какие шифры использовать. Даже старые шифры производят впечатление. Он может создать панику, потому что способен придать своей информации видимость подлинности… Как далеко он способен зайти, Пол?

– Не воспринимайте мои слова как истину в последней инстанции, Дэниел. Все, что я хочу сказать, во многом всего лишь гадание.

– Гадание не на кофейной гуще, а на основе познаний, – заметил юрист.

– Разве можно дать точное заключение о болезни, не познакомившись с пациентом? – продолжил Миллер.

– Это не совсем так. В нашем распоряжении есть кое-какие сведения. Фактические данные, текущие наблюдения, досье. Одним словом, вполне приличная база, – сказал Стерн.

– Согласен. Я провел не совсем удачную аналогию. Прошу прощения.

– Насколько далеко он сможет зайти, если мы не найдем его? – спросил начальник Консульских операций. – Сколько времени нам отпущено до того момента, когда мы начнем терять человеческие жизни?

– Мы уже теряем, – бросил Даусон.

– Но пока это еще не результат его сознательных действий, – возразил Миллер. – Смерть Огилви – прямое следствие покушения на жизнь Хейвелока. Между сознательными поступками и непредсказуемыми результатами существенная разница.

– Растолкуйте-ка нам, пожалуйста, каково же различие между ними.

– Хорошо, но только в пределах моего разумения, – произнес психиатр, собирая со стола свои записки и поправляя очки. – Как любил говорить Ред: только учтите, что мои слова не столь безупречны, как