Майкл не хотел убивать ее, он желал, чтобы она могла поведать своим хозяевам о том, что с ней произошло. Ее тело сползло по изъеденным временем ступеням и плюхнулось на дно поросшей сорняками ванны.
Мужчина осторожно появился из-за кустов, держа руку за бортом твидового пиджака. Время бежало слишком быстро, прошло очень много минут. Значительная часть получаса, отведенного на ожидание, уже потрачена. Еще немного, и убийца, присланный из Вашингтона, начнет беспокоиться. Если он выйдет из убежища Домициана и увидит, что его охрана исчезла, а контроль за ситуацией потерян, то ему останется лишь убежать. Этого допустить нельзя! Ответы, которые так стремился получить Хейвелок, находились от него в каких-то пятидесяти ярдах среди древних руин; и ответы на вопросы можно будет получить только в том случае, когда удастся – если вообще удастся – добиться контроля за ситуацией. «Да шевелись же ты, наемник!» – молил про себя Хейвелок, по мере того как итальянец медленно приближался.
– Trifoglio, trifoglio! – хрипло прошептал Майкл и, захватив со ступени горсть щебенки, бросил ее верхом в противоположный конец овальной мраморной ванны.
Мужчина побежал на звук голоса, прохрипевшего код, и к месту, откуда вылетели камни. Хейвелок сдвинулся влево. Скорчившись на третьей ступеньке, он ухватился за металлический штырь загородки, испытывая ногами прочность камня под ними. Ступени, видимо, должны выдержать.
И они выдержали. Когда итальянец приблизился к краю лестницы, Майкл взвился вверх. Он возник из ничего, приведя бегущего в состояние шока. От изумления и ужаса мужчина остановился. У него перехватило дыхание. Хейвелок размахнулся и изо всех сил ударил итальянца пистолетом в лицо, дробя кости и кроша зубы. Кровь, брызнув из разбитых губ, мгновенно залила пиджак и рубашку. Мужчина начал оседать на землю. Хейвелок подбежал к нему, подхватил под мышки и с поворотом швырнул безжизненное тело в сторону мраморной ванны. Итальянец с глухим звуком плюхнулся на дно. Он лежал, раскинув руки и ноги, его окровавленная голова оказалась на животе женщины. Ему тоже будет что рассказать, подумал Майкл. Очень важно, чтобы этих людей услыхали вашингтонские стратеги. Необходимо, чтобы они там поняли: если сейчас, через несколько минут он не получит необходимых ответов, то Палатин явится всего лишь началом.
Хейвелок засунул «ламу» во внутренний карман пиджака. Но огромный трофейный автоматический «магнум» давил на ногу, и это раздражало. Придется сохранить обе пушки. Маленькую «ламу» легко спрятать, в то время как «магнум», снабженный глушителем, может оказаться весьма полезным в целом ряде ситуаций. Неожиданно на него накатил холодный вал депрессии. Всего двадцать четыре часа назад он думал о том, что ему больше никогда до конца дней не придется держать в руках оружие. Ведь в глубине души он испытывал к нему отвращение, боялся его и ненавидел. Именно поэтому он и научился в совершенстве владеть им. Хейвелок пользовался оружием для того, чтобы выжить, и для того, чтобы заставить замолчать грохот других стволов – стволов из далекого детства. Его ранние, наполненные ужасом дни в некотором роде оказались прообразом всей последующей жизни, той жизни, которой, как он верил до недавнего времени, положен конец. Искоренить зло, позволить существовать всему живому… уничтожить всех палачей Лидице, которые когда-либо были на земле, в любой их форме. Он отошел от той жизни, но палачи тянутся за ним следом, натянув на себя другую личину. Хейвелок застегнул пуговицы на пиджаке и направился ко входу в убежище Домициана, на встречу с человеком, который горел желанием его убить.
Пока он двигался в сторону дряхлой арки входа, его глаза инстинктивно обшаривали грунт, а ноги по привычке выбирали место, свободное от сухих веток, чтобы треск не выдал его присутствия. Майкл прошел вдоль выщербленной временем стены арки и бесшумно шагнул под ее свод. Он тихонько раздвинул свисавшие ветви и заглянул вовнутрь убежища Домициана. Огилви находился в дальнем конце каменной тропы. Он стоял у пьедестала императорского бюста и, дымя сигаретой, внимательно изучал склон холма справа от убежища – те самые заросли кустов, в которых всего девятнадцать минут тому назад скрывался Майкл. Апачи делал свои выводы, и в точности его анализа можно было не сомневаться.
Было прохладно, и Хейвелок обратил внимание, что мятый, дурно сидящий пиджак Огилви застегнут на все пуговицы. Но он также видел, что это не помешает агенту в случае необходимости быстро извлечь пистолет. Майкл внимательно посмотрел на лицо стратега. Никогда еще он не видел его таким бледным. Оно изменилось до неузнаваемости. Морщины стали глубже, длиннее и удивительно напоминали трещины на крошащемся мраморе древних руин. Даже не медик мог понять, что Огилви тяжело болен. Если в нем и сохранились какие-то силы, то они были упрятаны так же далеко, как оружие под наглухо застегнутым пиджаком.
Майкл выступил из-под арки. Он был весь внимание, так как не имел права допустить каких-либо неожиданных действий со стороны бывшего агента.
– Хэлло. Это ты, Ред?
Прежде чем ответить на приветствие, Огилви лишь слегка повернул голову, показав тем самым, что заметил присутствие Хейвелока.
– Рад видеть тебя, Навахо.
– Брось к дьяволу это «Навахо». Здесь не Стамбул.
– Согласен, мы в другом городе. Но в Стамбуле, кажется, мне как-то удалось спасти твою задницу, если не ошибаюсь?
– Ты спас ее, но лишь после того, как подставил под смертельный удар. Еще чуть-чуть, и меня бы прикончили. Я предупреждал, что на мосту нас ждет ловушка, но ты, так называемый руководитель – этого звания ты явно не заслужил, – утверждал иное. Ты вернулся за мной только потому, что я говорил о ловушке в присутствии оперативного контролера. Он обязательно упомянул бы о моих словах в своем донесении.
– Но я все-таки вернулся, – злобно прервал Хейвелока Огилви. Краска начала заливать его мертвенно- бледное лицо. Но усилием воли он сдержал себя, слабо улыбнулся и, пожав плечами, закончил: – Впрочем, теперь это не имеет никакого значения.
– Согласен. Полагаю, ты сейчас готов пожертвовать собой и своими детьми, чтобы оправдаться. Но так или иначе, ты вернулся. Я весьма тебе признателен. Не знаю, правда, что было безопаснее, спасаться с тобой или просто прыгнуть в Босфор.
– Ты бы ни за что не выбрался.
– Кто знает, кто знает…
Огилви швырнул окурок на землю, раздавил ногой и, шагнув вперед, произнес:
– Только не детьми, Хейвелок. Собой, да. Но не детьми.
– Хорошо, хорошо. Оставим детей.
Майкл сразу же пожалел, что в полемике непроизвольно упомянул ребятишек Огилви. Он вспомнил о том, что жена оставила бывшего оперативника и забрала с собой детей. Немолодой человек остался один- одинешенек в сумеречном мире тайн, наедине со своими терзаниями.
– Давай поговорим, – произнес посланец Вашингтона, направляясь к мраморной скамье у тропы. – Присаживайся… Майкл. Или, может, просто Майк? Я уже и не помню.
– Зови как нравится. Но я лучше постою.
– А я сяду. Не хочу скрывать, что чувствую себя совершенно разбитым. Путь из округа Колумбия до Рима не близок. Полетного времени до дьявола. А я с некоторых пор плохо сплю в самолете.
– Ты выглядишь здорово утомленным.
Огилви вскинул глаза на Хейвелока и произнес:
– Это ты тонко подметил. Скажи-ка мне лучше, сам-то ты не устал, Майкл?
– Очень, – ответил Хейвелок. – Устал от всей вашей чудовищной лжи. От всего того, что произошло. С ней. Со мной. С вашими стерильными кабинетами и извращенным мышлением. Да простит меня господь за то, что я так долго был одним из вас. Ты понимаешь, что вы творите? С какой целью, скажи мне.
– Это весьма серьезное обвинение, Навахо.
– Я уже сказал, брось эту дурацкую кличку.
– Годится только для коробки с корнфлексом? Так, что ли?
– И туда не пойдет. Для твоего сведения, племя навахо было родственным племени апачей, но в отличие от последних навахо – народ миролюбивый, он только защищался в случае необходимости. Так что тот псевдоним не годился ни в Стамбуле, ни тем более здесь, в Риме.
