видела внизу хаос и дым.
Дым. Он был везде. Едкий дым заполнил комнату, разъедал глаза, ослепляя ее. Она не понимала: ничего не происходило.
И вдруг услышала слабый шепчущий голос:
– Дитя мое…
Это был Герхард! Всхлипывая, она оперлась рукой о стену и оттолкнулась. Волоча окровавленную ногy, поползла на шепот.
Дым рассеивался. Сейчас она уже различала фигуру убийцы. Тот лежал на спине, на лбу и шее были видны небольшие красные кружки. Он был мертв.
Герхард умирал. Она наклонилась над ним. Ее слезы падали на его лицо.
– Дитя мое… Иди к Литваку. Сообщи в Хар Шхаалаф. Держись подальше от Женевы.
– Держаться
– Ты – ребенок. Они знают, что ты у меня. «Вольфшанце» тебя заприметили. Ты все, что осталось. Нахрихт…
– Что?
– Ты… Нахрихтендинст.
Голова Герхарда поникла. Он умер.
Глава 39
Рыжебородый пилот быстро шагал вниз по улице де Гранже в сторону припаркованной машины. Сидевшая в ней Альтина следила за его приближением. На душе было тревожно. Отчего пилот не привел с собой ее сына? И почему он так торопится?
Пилот распахнул дверцу, плюхнулся на водительское место и замер на мгновение, переводя дух.
– В «Д'Аккор» страшная суета, мадам. Убийство.
Альтина, задохнувшись, выговорила:
–
– Нет. Какого-то англичанина.
– Что за англичанин?
– Его фамилия Эллис. Какой-то Уильям Эллис.
– Боже правый! – Альтина схватила свою сумку. – У Ноэля в Лондоне был друг по фамилии Элисс. Он часто говорил о нем. Я должна увидеть своего сына!
– Только не в отеле, мадам. В особенности если ваш сын может быть как-то связан с этим англичанином. Там повсюду полиция, и показываться на глаза ей нельзя.
– Найдите телефон!
– Я сам позвоню. Наверное, это будет последнее, что я могу для вас сделать, мадам. У меня нет ни малейшего желания быть замешанным в деле об убийстве. Мы с вами об этом не договаривались.
Они тронулись с места и ехали минут пятнадцать, покуда пилот не убедился в отсутствии слежки.
– С чего бы за нами кому-то следить? – спросила Альтина. – Меня там никто не видел. Моего имени вы не упоминали. Имени Ноэля тоже.
– Я-то не упоминал, мадам. А вот вы – да. Я не слишком горю желанием познакомиться поближе с женевской полицией. Мне доводилось с нею изредка общаться. Мы не слишком хорошо ладим.
Они въехали в район, прилегающий к озеру. Пилот прочесывал одну улицу за другой в поисках телефонной будки. Наконец он нашел телефон, подогнал машину к тротуару и бросился к кабинке. Альтина наблюдала из машины, как он звонит. Закончив говорить, тот вернулся, вновь уселся за баранку – медленнее, чем вылезал из-за нее, и на мгновение застыл, нахмурясь.
– Бога ради, что случилось?
– Не нравится мне это, – произнес он наконец. – Они ожидали вашего звонка.
– Ну конечно. Мой сын обо всем распорядился.
– Но ведь звонили-то не вы. А я.
– А какая разница? Я просто попросила кого-то позвонить вместо меня. Так что они сказали?
– Не они. Он. И сказал он кое-что, предназначенное явно не для чужих ушей. В этом городе не так уж свободно разбрасываются информацией. Нечто конфиденциальное могут сообщить, только узнав голос на том конце или услышав слова, означающие, что собеседник имеет право это знать.
– Так
– Попросил о встрече. И как можно скорее. На десятом километре в северном направлении, по дороге на Несена. Это на восточном берегу озера. Он сказал, что ваш сын будет там.
– Тогда едем!
– Как это «едем», мадам?
– Я готова предложить вам еще больше. – И она протянула ему пятьсот американских долларов.
– Вы с ума сошли, – пробормотал он.
– Так что, договорились?
– При условии, что до тех пор, пока вы с сыном не встретитесь, вы обещаете делать все, что я вам скажу, – ответил тот. – Я не приму таких денег в случае неудачи. Но если его там не окажется – это не моя забота. Я получу плату за выполненное дело.
– Получите-получите. Поехали.
– Отлично. – Пилот завел машину.
– Почему вы такой подозрительный? Лично мне все кажется вполне логичным, – проронила Альтина.
– Я же вам сказал. В этом городе существует свой кодекс поведения. В Женеве телефон играет роль курьера. Мне должны были дать другой номер, по которому вы сами могли бы связаться с сыном. Когда же я это предложил, мне ответили, что на это нет времени.
– Все может быть.
– Возможно, но мне это не нравится. Телефонистка на коммутаторе сказала, что соединяет меня со стойкой портье, но человек, с которым я разговаривал, явно не был портье.
– С чего вы решили?
– Портье могут вести себя весьма нагло, что частенько и делают, но никогда не диктуют. А человек, говоривший со мной, именно диктовал. И он не женевец. Он говорил с не известным мне акцентом. Так что поступайте в точности так, как я вам скажу, мадам.
Фон Тибольт положил телефонную трубку и удовлетворенно улыбнулся.
– Она у нас в руках, – коротко произнес он, подходя к кушетке, на которой лежал, прижимая лед к правой щеке, Ганс Кесслер. Лицо его – там, где не было швов, наложенных личным врачом первого заместителя, – покрывали синяки.
– Я еду с тобой, – проговорил Ганс, и в голосе его прозвенели ярость и боль.
– Не стоит, – вмешался его брат, сидевший рядом в кресле.
– Тебе нельзя показываться на людях, – поддержал фон Тибольт. – Мы скажем Холкрофту, что ты задерживаешься.
– Нет! – прорычал доктор, обрушивая свой кулак на журнальный столик. – Можете говорить Холкрофту все, что пожелаете, но я еду с вами. Эта сука должна ответить за все!
– Я бы сказал, что ответить должен
– Его нельзя убить! Этот гад живучий! – Ганс уже кричал в голос. – Силищи у него – что у пятерых львов. Взгляните, что он сделал с моим животом! Он разорвал его!
Ганс задрал рубашку, открыв их взорам неровный крестообразный шрам, сшитый черными нитками. Эрих Кесслер отвел глаза, чтобы не видеть следов страшной раны на животе брата, и произнес:
– Твое счастье, что тебе удалось унести ноги, не засветившись. А теперь нам надо вывезти тебя из отеля. Полиция допрашивает всех подряд.
– Сюда они не заявятся, – еще не успев остыть, выпалил Ганс. – Первый зам об этом позаботился.
– И все же один любопытный полицейский, проникни он в эту дверь, может создать большие
