Они сидели за столиком уличного кафе «Сент-Мориц» на Южной Сентрал-парк-стрит. Они обожали людные места. У них была такая игра: выбирать пешеходов в толпе и придумывать им биографии.

Сейчас они были заняты другим. Эдриен решил, что просьба отца никому ничего не рассказывать о поезде из Салоник не касается Барбары. Его решение основывалось на убеждении, что, окажись Барбара на его месте, она бы ему все рассказала. Не мог же он уехать из страны на месяц или два, ничего ей не объяснив? Она заслуживает лучшего отношения.

– Вот и все, что мы имеем. Религиозные документы полуторатысячелетней давности, арамейский свиток, из-за которого британское правительство едва не потеряло голову в самый разгар европейской войны, и исповедь, написанная на пергаменте два тысячелетия назад, причем одному Богу ведомо, что там изложено. Из-за этого ларца пролилось столько крови, что и подумать страшно. Если отец говорит правду, то и эти документы, и этот свиток, и в особенности эта исповедь на пергаменте способны изменить всю историю человечества!

Барбара откинулась на спинку стула, ее карие глаза были устремлены на него. Помолчав, она сказала:

– Все это кажется маловероятным. Ежедневно находятся новые и новые документы. Но история не меняется.

– Ты когда-нибудь слышала о догмате филиокве?

– Конечно! Его добавили в никейский «Символ веры». Это послужило поводом для раскола церкви на западную и восточную. Споры продолжались сотни лет, пока не привели к схизме Фотия[16] в… девятом веке. Так, кажется. Затем последовал раскол 1054 года. На сей раз предметом споров стала непогрешимость папы…

– Да откуда ты все знаешь?

Барбара засмеялась:

– Это же моя область. Ты забыл? Во всяком случае, поведенческие аспекты.

– Но ты же сказала: девятый век. А мой отец говорил, пятнадцать веков назад…

– Раннехристианская история очень запутана. С первого по седьмой век состоялось так много вселенских соборов, так много решений то принималось, то отменялось, столько было споров относительно того или иного догмата, что теперь почти невозможно разложить все это по полочкам. Эти рукописи имеют отношение к филиокве? В них что, содержится опровержение догмата?

Эдриен замер со стаканом в руке.

– Да. Так сказал отец. Он использовал именно эти слова. Опровержение филиокве.

– Их не существует.

– Что?

– Они были уничтожены – торжественно преданы огню, по-моему, в Стамбуле, в мечети Святой Софии в самом начале Второй мировой войны. Есть документы, есть, если не ошибаюсь, очевидцы. Даже обуглившиеся останки, подлинность которых подтверждена спектрохимическим анализом.

Эдриен смотрел на нее. Это какая-то чудовищная ошибка. Слишком просто! Подозрительно просто.

– Откуда ты это знаешь?

– Откуда? Ты хочешь знать, где именно я все это прочитала?

– Да.

Барбара склонилась к нему, задумчиво вертя бокал и хмурясь.

– Это не совсем по моему профилю, но я, конечно, найду. Дело было несколько лет назад. Я очень хорошо помню, что это заявление произвело сенсацию.

– Сделай мне одолжение, – сказал он торопливо. – Когда вернешься, постарайся найти все, что можно. Это же просто ерунда какая-то! Мой отец бы знал.

– Почему? Это сугубо научная проблема.

– Все равно это какая-то ерунда…

– Кстати, вернемся в Бостон, – перебила она его. – Моя секретарша сообщила, что мне дважды звонил какой-то человек. Он разыскивает тебя. Некто Дакакос.

– Дакакос?

– Да. Теодор Дакакос. Он сказал, что дело неотложное.

– И что ты сказала секретарше?

– Что передам тебе. Я записала его номер. Но мне не хотелось тебе говорить. Зачем тебе эти истерические звонки из Вашингтона? У тебя и так голова забита другими делами.

– Он не из Вашингтона.

– Но звонил именно оттуда.

Эдриен взглянул на ящики с миниатюрными кустарниками, огораживающие уличное кафе. Он увидел то, что искал: телефонную будку.

– Я сейчас.

Он вошел в будку и позвонил в отель «Дистрикт-Тауэрс» в Вашингтоне.

– Пожалуйста, портье.

– Да, мистер Фонтин. Вам неоднократно звонил мистер Дакакос. В вестибюле вас сейчас дожидается помощник мистера Дакакоса.

Эдриен стал соображать. Ему на память пришли слова отца. Он спросил отца, можно ли доверять Дакакосу. «В том, что касается поезда из Салоник, я никому не доверяю».

– Послушайте! Скажите этому человеку, что я только что вам звонил. И что меня не будет в Вашингтоне несколько дней. Я не хочу видеть этого Дакакоса.

– Разумеется, мистер Фонтин.

Эдриен повесил трубку. Его паспорт в Вашингтоне. Он войдет через гараж. Но не сегодня. Слишком рано. Он подождет до завтра. А сегодня переночует в Нью-Йорке… Отец. Надо сообщить отцу об этом Дакакосе. Он позвонил родителям в Норт-Шор.

У Джейн дрожал голос.

– У него сейчас врач. Слава Богу, он согласился принять болеутоляющее. Долго он не протянет. У него такие спазмы…

– Я позвоню вечером.

Эдриен вышел из телефонной будки и вернулся к столику.

– Что-нибудь случилось? – встревоженно спросила Барбара.

– Свяжись со своей секретаршей в Бостоне. Пусть они сами позвонят Дакакосу и скажут, что мы с тобой разминулись. Что я улетел, ну, скажем, в Чикаго. По делам. И оставил тебе в отеле записку.

– Ты и в самом деле не хочешь с ним встречаться?

– Мне надо его избегать. Его надо убрать с дороги. Он, наверное, пытается связаться и с братом.