Он остановился. Над головой раздался шум птичьих крыльев, качнулась ветка. Он обернулся и стал вглядываться в темные заросли.
Тишина.
И вдруг в тишине раздался шорох пробежавшего в траве лесного зверька. Наверное, он вспугнул зайца. Окружающий пейзаж сразу же пробудил давно дремлющие воспоминания: мальчишкой он подстерегал здесь зайцев.
Он уже ощущал свежесть близкой воды. Он всегда умудрялся почуять влагу бегущего ручья, прежде чем до его слуха доносился шум потока. Листва прибрежных деревьев была особенно густая, почти сплошная. Подземные токи питали тысячи корней, и потому здесь растительность была особенно буйная. Ему пришлось с усилием пригибать ветки и приминать траву, чтобы выйти на берег.
Левая ступня утонула в густом сплетении вьющейся по земле лозы. Он перенес вес на правую ногу, палкой стал разгребать тонкие змейки сильных веточек, чтобы высвободить плененную ногу, и потерял равновесие. Палка выскользнула из ладони в траву. Он схватился за ветку, чтобы не упасть. Ветка сломалась под его рукой. Упав на колено, он с помощью толстого сука попытался подняться. Его трость исчезла во тьме. Он оперся на сук и стал продираться сквозь кустарник к ручью.
Поначалу ему показалось, что у ручья сузилось русло. Но потом он понял, что виноваты серая мгла и разросшийся лес. Три десятилетия за ним никто не ухаживал, и ветки низко нависли над водой.
Огромный валун высился справа, вверх по ручью в каких-нибудь двадцати шагах, но стена непроходимых зарослей словно отодвигала древний камень на полмили. Он начал осторожно пробираться к нему, поскальзываясь и падая, снова поднимаясь. Каждый шаг был мукой. Дважды он на что-то натыкался в темноте. На что-то слишком высокое, узкое и тонкое для камня. Он направил фонарик в землю – это были проржавевшие железные прутья, похожие на останки затонувшего корабля.
Наконец он пробрался к подножию огромного валуна, нависшего над ручьем. Взглянул под ноги, осветив узкую полоску земли между камнями и водой, и понял, что годы сделали его осторожным. Расстояние до воды было всего несколько футов, но ему оно показалось непреодолимым. Он сошел в воду, толстым суком в левой руке пробуя глубину.
Вода была холодная – он вспомнил, что она здесь всегда была холодная, – и доходила ему до пояса. По всему телу пробежал озноб. Он поежился и проклял свою старость.
Но все-таки он здесь. Это самое главное.
Виктор направил луч фонарика на валун. До берега оставалось совсем немного, нужно продумать свои действия. Он мог потерять драгоценные минуты, по нескольку раз осматривая одно и то же место, потому что трудно будет запомнить, где он уже искал, а где еще нет. Он не обманывал себя: неизвестно, сколько он выдержит в холодной воде.
Виктор поднял руку и ткнул концом сука в валун. Покрывший его поверхность мох легко отколупнулся. Поверхность валуна, освещаемая лучом фонарика, напоминала пустыню, испещренную мириадами крошечных кратеров и ущелий.
Сердце забилось в его груди сильнее при виде первых признаков человеческого вторжения. Они были едва заметны, но он их увидел и узнал. Это были его метки, сделанные полвека назад. Линии, прорезанные в камне, – письмена какой-то давным-давно позабытой игры.
Он ясно увидел букву «В». Он старался как можно глубже запечатлеть ее в камне. Потом «У», за которой следовала какая-то цифра. Потом «Т» и еще какие-то цифры. Он уже забыл, что бы это могло значить.
Он соскреб мох вокруг надписи. И увидел другие едва приметные значки. Некоторые имели тайный смысл. В основном это были какие-то инициалы. И еще примитивные рисунки деревьев, стрелки, кружки. Детские рисунки.
Глаза пристально вглядывались в освещенную фонариком поверхность валуна, пальцы очищали, терли, гладили все большую и большую поверхность. Он провел палкой две вертикальные линии, чтобы отметить место, которое уже обследовал, и двинулся дальше в холодной воде, но скоро холод стал невыносимым, и ему пришлось выбраться на берег, чтобы отогреться. Руки и ноги дрожали от старости и стужи. Он присел на корточки в высокой траве и смотрел, как изо рта вырывается пар.
Он вернулся в ручей к тому месту, где прервал свои поиски. Мох здесь был плотнее и гуще. Под ним он обнаружил еще надписи, похожие на те, что нашел раньше. Буквы «В», «У», «Т» и полустершиеся цифры.
И вдруг сквозь пелену лет к нему вернулось воспоминание – неясное, как и эти письмена. И он понял, что идет по верному пути. Он правильно сделал, что вошел в ручей и стал обследовать этот валун.
Как же он мог забыть! «Ущелье» и «тропа». Он всегда на этом камне помечал – регистрировал – маршруты их детских путешествий в горы.
Частица его детства.
Боже, какая частица! Каждое лето Савароне брал сыновей и уводил на несколько дней в горы. Это было не опасно, они просто уходили на пикник. Для детей это было самое восхитительное время летнего сезона. И отец раздавал им карты, чтобы мальчики учились ориентироваться. Витторио, самый старший, неизменно оставлял записи о путешествиях на этом валуне близ «их» реки.
Они называли этот валун Аргонавтом. А надписи на Аргонавте должны были остаться вечным напоминанием об их горных одиссеях. В горах их детства. В горах.
Поезд из Салоник направился в горы! Константинопольский ларец находится где-то в горах!
Он оперся на сук и продолжил поиски. Он уже почти обошел вокруг всего валуна. Вода теперь была ему по грудь и холодила стальной корсет под одеждой. И чем дальше он продвигался, тем больше убеждался: он на правильном пути. Едва различимых царапин на камне – стершихся зигзагообразных шрамов – становилось все больше. Поверхность Аргонавта была испещрена датами, относящимися к давно забытым путешествиям детства.
От холода у него заломило позвоночник, и сук выпал из руки. Он зашарил в воде, подхватил сук и потерял равновесие. Он упал, точнее, медленно съехал прямо на валун, но сумел остаться на ногах, уперев сук в ил.
То, что он увидел прямо перед собой, под водой, изумило его. Это была короткая горизонтальная линия, глубоко прорезавшая камень. Она была высечена человеком.
Виктор встал потверже, взял сук в правую руку, кое-как зажав его между большим пальцем и фонариком, и прижал ладонь левой руки к поверхности валуна.
Он проследил, куда уходит линия. Она резко изгибалась под углом, уходила под воду и там кончалась.
«7». Это была семерка.
Она не была похожа ни на какой другой обнаруженный им на этом валуне иероглиф. Это была не еле заметная царапина, сделанная неумелой детской рукой, а тщательная работа. Цифра не превышала в высоту двух дюймов, но врезалась вглубь на добрых полдюйма. Ну вот он и нашел! «Высечено в камне на века». Послание, вырубленное в камне.
Он приблизил к поверхности валуна фонарик и осторожно стал вести дрожащими пальцами по камню. Боже, неужели это то самое? Неужели он сумел найти? Несмотря на то что он продрог и промок до нитки, кровь застучала в висках, сердце бешено заколотилось в груди. Ему хотелось закричать. Но он должен удостовериться…
На уровне середины семерки, чуть правее, он обнаружил тире. Потом еще одну вертикальную линию. Единица, за которой была еще одна вертикаль, но короче и чуть скошена вправо. И перечеркнута двумя крестообразными линиями… «4». Это была четверка.
«7—14». Цифры были более чем наполовину под водой. За четверкой он увидел еще одну короткую горизонтальную линию. Еще тире. После тире шла… «Г». Нет, не «Г». «Т»… нет, не «Т». Линии не прямые, а изогнутые.
«2».
Итак: «7—14—2…»
Далее было еще что-то, но не цифра. Серия из четырех коротких соединенных концами линий. Квадратик. Да, правильный квадратик.
Да нет же, это цифра! Нуль.
«7—14–20».