Процилл остановился в нерешительности, что ему делать; тут он увидел вскоре идущего по той же дороге какого-то человека в плаще, капюшон которого закрывал всю голову незнакомца. Процилл не мог узнать в нем Фабия Максима, вступившего в сосновую аллею, тянувшуюся до самой виллы Овидия.

Заметив еще несколько лиц, шедших из города туда же и в такой поздний час, Процилл, полный подозрения, отошел с дороги в поле и остановился там для дальнейших наблюдений; и действительно, он увидел, как прошли мимо Сальвидиен Руф, потом Луций Авдазий и Луций Виниций, затем Семпроний Гракх и Деций Силан и, наконец, четыре дюжих негра пронесли в носилках Юлию.

– Тут целый заговор! – подумал Процилл, знавший, что все эти личности были преданы вдове Марка Випсания Агриппы, и первое, что ему пришло затем на ум, было идти к Августу и предупредить его; но, поразмыслив немного и вспомнив, что намерения Ливии были совершенно иные, он поспешил по кратчайшему пути обратно в город, в кавпону «Гладиатора». Тут он застал Глабриона, мускулистого и высокого роста человека, лицо которого, покрытое шрамами, свидетельствовало о том, что он бывал в переделках; он сидел за чашей какого-то темного и дымившегося напитка. Бросив на Глабриона выразительный взгляд и сделав жест головой, Процилл как бы приглашал его выйти из кавпоны по какому- то серьезному делу.

Глабрион также кивнул в ответ головой и затем, выпив за раз свою микстуру и утерев рукой рот, вышел из кавпоны на улицу, где его дожидался Процилл. Зная его обыкновенные поручения, он спросил его без всякого вступления:

– Что, есть работа рукам сегодняшнюю ночь? – Да.

– И давно пора; я думал уж, Процилл, что ты забыл обо мне.

– Я не позволяю себе испытывать твою храбрость и ловкость из-за пустяков.

– Значит, сегодня крупное дело?

– Да, крупное; но возьми с собой еще двух товарищей.

– Сколько будет против нас?

– Только один.

– Эх, Процилл, ты обижаешь меня: разве не достаточно меня одного и против десяти? Не всякий же раз делить мне получаемую мной плату.

– Разумеется, достаточно; но тут надобно, чтобы удар удался, я ты ничего не потеряешь при дележе. Прежде всего нельзя терять времени, иди же за своими товарищами; я пойду вперед и буду ждать тебя у ворот Фламинии.

Глабрион вошел обратно в кавпону, выпил залпом приготовленную ему Назидиеном чашу вина, бросил хозяину монету и, не ожидая сдачи, быстро вышел.

Несколько минуть после того, как Процилл оставил за собой город, его догнали Глабрион и двое товарищей последнего, Амплиат и Фурий, два дюжих молодца, вытащенных из их берлоги; все четверо, крадучись, направились к сосновой роще Овидия. Когда они приблизились к аллее, ведшей на виллу, Процилл остановился и, обратившись к Глабриону, проговорил:

– Станем тут: ты со мной на этой стороне, а Амплиат и Фурий на другую сторону; я выдвинусь немного вперед, чтобы лучше видеть, и когда будет идти тот человек, которого ожидают наши кинжалы, я подам знак, крикнув habet;[73] тогда вы, в одно время, бросайтесь на него и…

– Остальное – наше дело, – отвечал Глабрион, – твой сигнал, к которому мы привыкли в цирке, будет сигналом его смерти, и мы не станем на этот раз ожидать, пока какая-нибудь кровожадная весталка опустит свой большой палец.

– Тише же и по своим местам.

Ночь, между тем, сделалась темна, и трое гладиаторов заняли указанные им места; двое из них, Фурий и Амплиат, стали у millarium; так назывались каменные колонны, которыми римляне обозначали расстояние на больших дорогах[74] Этот обычай был введен Каем Гракхом; две из таких колонн, на одной из коих стоит цифра I, стоят теперь у Капитолия; под цифрой, указывавшей расстояние, вырезаны имена императоров Веспасиана и Нервы, реставрировавших эти мили.

Но возвратимся к нашему рассказу. Процилл тихо и незаметно подошел к самым воротам виллы поэта: ночная темнота скрывала его фигуру, а журчание воды из находившегося вблизи фонтана заглушало его шаги.

Вдруг он увидел, как обе половинки дверей в доме Спидия, скрипя на своих петлях, распахнулись, и из дверей, освещенных ярким светом, вышел человек, тотчас же им узнанный.

– Агриппа Постум! – радостно прошептал Процилл и стал следить за ним жадными глазами. Пропустив его мимо себя на несколько шагов вперед, Процилл, скинув со своих ног solene, – род сандалий самой простой формы, привязывавшихся к ноге простыми ремнями, – чтобы сделать неслышными свои шаги по песчаной аллее и не теряя из вида шедшего впереди его человека, пошел следить за ним, затаив свое дыхание. Когда он заметил, что жертва его дошла до того места аллеи, у которого пересекались дороги Клавдия и Фламиния, он крикнул достаточно громким голосом:

– Habet!

Но Клемент, так как это был он, был настороже, не столько потому, что, помня предостережение Скрибонии, полагал, что за ним, и в такой поздний час, могут следить враги его господина, сколько потому, что ему было известно, что не смотря на всю строгость Августа, разбои и грабежи, как в Риме, так и в ближайших к нему городах, были обыкновенным явлением в ночное время, и что даже молодые люди хороших фамилий находили удовольствие злоупотреблять ночной темнотой, нападая на прохожих и нередко обирая их; поэтому Клемент, быть может, за несколько мгновений до того услышавший какой-то шорох позади себя или заметивший чью-то тень впереди себя, держал уже в правой руке острый кинжал, который всегда носил при себе, когда раздался крик Процилла. При этом крике он остановился; Фурий первым бросился на него, надеясь захватить его врасплох, но вместо того сам получил удар кинжалом в грудь и тотчас упал на землю, как сноп. Клемент готовился, было, нанести ему второй удар, как в то же самое мгновение заметил Глабриона, намеревавшегося схватить его за горло; с удивительной ловкостью выскользнув из рук гладиатора, Клемент ранил и его кинжалом в верхнюю часть ноги, и так сильно, что Глабрион громко вскрикнул от боли.