Гораздо более следовало бы удивляться фамильярным отношениям между Овидием и Семпронием Гракхом, тем самым Семпронием Гракхом, который был постоянным любовником старшей Юлии со дня ее брака с Випсанием Агриппой, т. е. в то самое время, когда поэт бредил своей Коринной. Но кажется, при развращенности той эпохи, любовники одной и той же красавицы мирно уживались друг с другом и нисколько не возмущались ее неверностью к ним; подобно всем прочим, Овидий и Семпроний Гракх не страдали от того, что их возлюбленная, не покидая их, в то же время удовлетворяла самым гнусным страстям своим, бросаясь во время оргий в объятия целой толпы мимолетных любовников, публично осрамив себя под конец своей скандальной связью с Юлом Антонием.

Если бы развратное поведение Юлии было единственной причиной ее несчастья, то строгость Августа по отношению к дочери, сосланной им на остров Пандатарию, заслуживала бы похвалы; но, к сожалению, такому наказанию Юлия подверглась, как известно уже читателю, не столько за свое бесстыдство и разврат, сколько вследствие политики Ливии.

Таким образом, Семпроний Гракх и Овидий, прежние соперники, были соединены теперь одним и тем же чувством, еще более усилившимся вследствие ссылки предмета любви их, и поэт продолжал, как в былые счастливые дни, изливать терзавшую его ревность лишь в страстных элегиях. Так поступал и Катулл, выражая страдания своего сердца в изящных одиннадцатистрочных стихотворениях, когда обожаемая и воспетая им Клодия сделала его друга, Целия, своим любовником; также и поэт Проперций, друг Овидия, продолжал вести дружбу с Галлом, несмотря на старания последнего соблазнить любимую Проперцием Цинцию. Таковы были нравы того времени. Что касается Семпрония Гракха, то Тацит рисует его нам следующими словами: «Знатной фамилии, хитрого ума и вредного красноречия».

Юлия также не заставила себя долго ждать. Она явилась к Овидию настоящей обитательницей Олимпа. Певец Эпсид говорит, что богиня узнается по фимиаму; но младшая Юлия казалась небожительницей и по другим качествам. Ее изящная одежда была пропитана самыми тонкими духами; вместо бывшей в то время в моде широкой накидки (palla), скрывавшей стан женщины и застегивавшейся на плечах пряжкой, на Юлии была надета необыкновенной белизны palla, – также род накидки, но менее строгой и сшитой из легкой ткани, которую она сбросила с плеч, как только вступила на порог гостиной. Nomenclator, подняв мантилью, передал ее девушке, следовавшей за Юлией, а Юлия вошла в гостиную, одетая в тунику из тончайшей белой шерсти, называвшуюся patagiata от широкой полосы из пурпура и золота (patagium), украшавшей тунику спереди. Великолепное ожерелье, дорогие золотые пряжки и браслеты, серьги и перстни, искрившиеся разноцветными драгоценными камнями, придавали необыкновенный блеск всей восхитительной фигуре Юлии, отличавшейся, притом, молодостью, красотой и чарующей улыбкой, открывавшей ряд прелестных зубов, казавшихся жемчужной ниткой.

В глубоком молчании, как очарованные, любовались присутствующие красотой жены Луция Эмилия Павла. Она первая прервала тишину, спросив у хозяина дома:

– Все ли дома?

– Все, – отвечал Овидий. – А ты, предусмотрительная Юлия, исправила ошибку, сделанную мной по забывчивости, пригласив и Сальвидиена Руфа.

– А также и Фабия Максима, не правда ли? – добавила Юлия.

– Который, – сказал Фабий шепотом, полным иронии, – встретив тут Сальвидиена, подумал, что тут собрались праздновать событие, занимающее теперь собой весь Рим, и чествовать милосердного божественного Августа, ближайшим советником которого называют Сальвидиена Руфа.

– Таким советником называют и тебя, о, Фабий, – заметил Сальвидиен, – но я не хвастаю, подобно тебе и жене твоей, Марции, дружбой и милостями Ливии.

– Да будет мир между вами, честнейший Фабий и мой добрый Сальвидиен! – вмешалась Юлия. – Я знаю вас обоих: ты, Фабий, действительно искренно желающий добра моему деду, в состоянии советовать ему лишь то, что может увеличить его славу; а ты, о, Сальвидиен, хотя преданный Августу не менее Фабия, никогда, однако, не станешь содействовать преступным замыслам неприятельницы нашей фамилии. Вы видите, какое сильное доверие мы питаем к вам, пригласив вас принять участие в наших сокровеннейших тайнах.

После этого Фабий первый протянул руку Сальвидиену Руфу, который дружески пожал ее.

– А Клемент пришел? – спросила Юлия Овидия.

Вместо ответа, Овидий вышел из комнаты и, через несколько минут возвратился вместе с Клементом.

– Передай же нам поручение своего господина, – приказала ему дочь Марка Випсания Агриппы.

– Агриппа Постум, – начал Клемент, – послал меня в Рим сообщить его сестре, а моей госпоже, и всем тем, которые не забыли еще отца его, Агриппы, и чтят память о нем любовью к его детям, что он, Агриппа Постум, несправедливо сосланный в Соррент, решился тайно покинуть это место и отдаться под защиту войска или сильных людей Галлии, не столько ради себя, сколько для того, чтобы отомстить за те страдания, какие претерпевает его мать на острове Пандатарии. Он просит вашего совета и вашей помощи в этом деле, так как после того, как будет сделан хоть один шаг к его осуществлению, не будет уж возврата назад. Таково его решение.

– Но отдавшись врагам Рима, он погубит себя и опорочит славное имя отца своего, – заметил Фабий Максим.

– Это будет для него единственным якорем спасения в том случае, если он не найдет содействия ни в друзьях его семейства, ни в войске.

– Но разве ему отказывают в содействии?

– Разве мы отказываем ему в нем? – повторило несколько голосов из среды присутствовавших.

– Агриппа Постум, – продолжал Клемент, желавший услышать что-либо более определенное, – говорит, что славу отца его уже опозорили ссылкой его вдовы и клеветой об его детях, распространяемой повсюду; двое старших сыновей сделались жертвами в ту самую минуту, когда своими подвигами увеличивали славу своей фамилии; он же не желает подвергать себя подобной участи.

– Но Юлия, мать Постума, – сказал тут самый младший из присутствовавших, Луций Виниций, – пересылается уже в Реджию; говорят также, что ей будет предоставлена большая свобода, бегство же Постума может только повредить ей.

– Юноша Виниций, – возразил ему Овидий, – не увлекайся напрасными надеждами и знай, что пока Ливия находится возле Августа, семейству Марка Випсания Агриппы нельзя ждать ничего хорошего.