Привожу эти стихи и нижеследующие замечания, чтобы подтвердить основательность мотивов, послуживших мне к изображению этой сцены. Некоторые писатели также того мнения, что описанный мной случай был главной причиной несчастья Овидия, т. е. его ссылки и одновременного с ней наказания Агриппы Постума и Юлии, жены Луция Эмилия Павла. Очень вероятно, что Овидия Август считал участником упомянутого преступления; это можно заключить из следующего двустишия в элегии поэта под заглавием Fristium:

Трудно предположить, чтобы менее важный проступок мог возбудить в Августе такой сильный гнев к поэту и к своим внукам. С другой стороны, о прелюбодеянии дочери Августа, сосланной за много лет до того, Овидий не мог говорить в вышеприведенных стихах; очевидно, тут намекает он на внучку Августа, жену Луция Эмилия Павла; на это указывает и само выражение: «непристойное, бесстыдное прелюбодеяние». Так думает и писатель Ermolao Federico, изучивший этот момент в истории семейства Августа. «В этой элегии (Eleg., lib. II), – пишет он, – мы находим указание на Юлию, внучку Августа, как виновницу в том преступлении, очевидцем которого был Овидий. Если мы прочтем с вниманием 207 и следующие строчки до 221 этой элегии, мы откроем тайну: „Между тем как две вины, – пишет поэт, – были причиной моей погибели: стихи и ошибка, мне следует молчать о действительной вине других, так как я не таков, я не настолько дерзок, чтобы растравлять свои раны, о Цезарь; ты и без того имел уж огорчение“. Последние слова относятся, очевидно, к дочери Августа, бывшей с давнего времени в ссылке за свои прелюбодеяния; в фразе же „о действительной вине других“ слово „других“ относится к младшей Юлии и Постуму. Это выражение, темное для иных, для Августа, которому был известен факт преступления, было понятно» (См. «Жизнь Публия Овидия Назона», соч. Эрмолао Федерико). Что Юлия находилась в связи с Агриппой Постумом было выяснено мной еще в 12– й главе этой части моего рассказа.

На судне, называвшемся celes, каждый гребец греб лишь одним веслом; наибольшие из этих судов имели много гребцов и были снабжены также мачтой и парусом. Изображения этих судов находятся на троянской колонне, в Риме.

Светоний, In August, LXV.

Светоний, In August, LXV.

Тацит во второй книге своих Аннал приписывает это прекрасное изобретение Тиберию (по поводу процесса, возбужденного против Скрибония Либона, о котором я упомяну в 27-й главе этой части моего рассказа), называя его при этом callidus et novi juris repertor.

Stultaque mens nobis, non see lerata fuit. Eleg. II, lib. I, Tristium.

Addita sunt poenis aspera verba meis. Epist. Ex Ponto, epist. VII, Attico, lib. II.

Tristium, lib. I, eleg. III.

Эта надпись упомянута мной в сноске к главе IV, части I этого рассказа.

При раскопках в Помпее был открыт дом, который ученые принимают за pompejanum, где Цицерон любил проводить время, предпочитая его, вместе с Tusculum, всем прочим многочисленным виллам, которыми он владел. Эти две виллы Цицерона описаны мной в сочинении «Pompei del sue го vine».

Луций Мунаций Планк был человек высокопоставленный и известный. Цицерон называет его красноречивым оратором и опытным государственным человеком. Планк служил в Испании и Африке в войске Юлия Цезаря и достиг там высоких чинов и уважения этого великого полководца, сделавшего его консулом в то самое время, Когда он был неожиданно убит в сенате заговорщиками. Затем он правил Нарбонской Галлией и усмирил ретов, желавших воспользоваться внутренними волнениями в республике; по повелению сената Планк устроил римские колонии в Лионе и в других местах. Податливый и ловкий, он умел лавировать между партиями самых разнородных направлений: таким образом, он находился в хороших отношениях и с Цицероном, и с сенатом, пока это не могло его компрометировать. В последствии он сумел помириться с Марком Антонием и сделаться приятным триумвирату. Такими путями он достиг звания триумфатора и затем консула и пользовался таким влиянием, что по его ходатайству некоторые изгнанники получили прощение и право возвратиться на родину. Но этого он не мог, однако, исходатайствовать для своего брата. Будучи открыто другом семейства Антония, он готов был при начале гражданской войны