времени уже не так много, поэтому нужно… жить. Нужно его ПРОЖИТЬ, это оставшееся время.

— Уходи!

— Нет.

— Я не смогу остаться молодым в вечности. Еще несколько лет, и на меня уже будет невозможно без отвращения смотреть. Запомни меня таким, каким я был, когда мы встретились. Это было прекрасно, это было похоже на чудо! — Соломон закрывал голову руками, словно кто-то невидимый осыпает его ударами палки.

— Но все можно вернуть… — Завуф протянул к нему руку. Соломон отвернулся.

— Уходи! Немедленно! Было хорошо, но больше ты мне не нужен. Ясно? У меня свой путь.

В конце выпуска новостей обычно говорят о культуре.

— Сегодня было осуществлена торжественная закладка первого камня великого храма, стоявшего на этом месте сто лет назад. Храм был полностью уничтожен во время войны. Согласно замыслу реставраторов и строителей он будет воссоздан в том же виде. Осуществление этого проекта было бы невозможным без Соломона, сына Давида.

На экране появляется Соломон. Он сильно осунулся. Длинные седые волосы собраны на затылке.

— Каждый человек должен оставить после себя какой-то след. Этот храм я строю для всех, но в первую очередь в память о моих родителях.

Скорбное выражение не оставляет его лицо.

— А теперь новости спорта.

Показывают чемпионат мира по баскетболу. Жизнь переливается через экран. Страсти кипят на площадке. Женщины вскакивают со своих мест. Карнавал. Вспышки. Жизнь.

Строительство храма практически завершено, сейчас там идут отделочные работы. Однако открытие его будет омрачено. Соломон, сын Давида, благодаря средствам которого осуществлялось строительство, умер сегодня утром в своем доме.

Отпевание человека, отдавшего почти все свое состояние на великое дело, состоится на следующей неделе, сразу после освящения храма. Соломон будет похоронен внутри. Это будет первая служба, на которую допустят прихожан, — журналистка говорит действительно трагичным и полным смысла голосом.

Завуф машинально разбирает почту. Одно письмо привлекает его внимание. Без адреса, судя по почтовому штампу, отправлено вчера. Но он знает, что это от Соломона. Знает.

Тонкий почерк, старательно выведена каждая буква, причем похоже, что кисточкой.

Листок был старым. Датирован днем смерти Вирсавии.

Завуф вышел на крыльцо. Старый его дом, стоящий на холме, порос мхом. Он состарился вместе со своим домом.

Завуф купил мемуары Соломона. Бесконечный список пожертвований, слез, любви к родителям, раскаянье… Ложь… Соломон мудрый. Святой. Великий. Пророк.

Бережно развернув старый листочек с восемью короткими строчками правды и положив его на обложку книги, сын Нафана долго сидел на скамейке перед титаническим гробом Соломона, придерживая его пожелтевшую, невесомую, смятую жизнь одной ладонью, чтобы ветер больше не мог играть с ней.

Позже Завуф спрашивал себя: что было бы, останься Ионафан в живых? И не находил ответа. Но сердце сжималось от сознания того, сколько человеческих жизней погубила роковая пуля Саула.

Солнце, завершая свой привычный круг по небу, исчезло за гигантским куполом храма-гроба. Завуф представил себе скорчившееся, высохшее тело Соломона в деревянном футлярчике, маленький игрушечный трупик, случайно оставленный судьбой в царской могиле.

Я иду по городу с удивительным чувством, что нахожусь внутри стереофильма, не чувствуя себя частью происходящего. Все эти люди какие-то нереальные. Я не понимаю их разговоров, стремлений и проблем, как будто вокруг существует некий вакуум, некое пространство, надежно защищающее меня от постороннего вторжения. С удивлением ловлю себя на том, что, если возникает необходимость что-то сказать, вступить в контакт с окружающими (в магазине, например), я подбираю слова, словно говорю на иностранном языке, а ответную речь слышу как синхронный перевод.

Нельзя сказать, что люди меня пугают, нет, скорее, я испытываю какую-то смертельную тоску от того, что день за днем мне приходится смотреть один и тот же нескончаемый сериал. Набор стандартных фраз и жестов, причудливо тасуемый, но всегда ясно, чем та или иная ситуация завершится. Все играют свои роли, розданные невидимым всемогущим режиссером, причем совершенно не подстраиваясь под ситуацию и прочих актеров. Некоторые лицедействуют весьма убедительно, так что я им верю.

Вот, например, как эта растрепанная пожилая женщина, волокущая тележку, давя всем ноги и ругаясь, — она недовольная, у нее роль обиженной жизнью. Или вот мужчина, играющий роль жутко делового. У него сморщенный лоб, напряженные плечи, красное от телефона ухо, он идет быстрым размашистым шагом, натыкаясь на медлительных зевак из массовки.

Я тоже понимаю, когда какую роль мне играть. Сейчас я пассажир, я недовольна медленным транспортом, духотой и огромным количеством народа. Мое лицо изображает смесь страдания, стойкости и неудовлетворенности. И вся эта ситуация — с массовкой, женщинами, что портят мне обувь своими телегами, мужчинами, которым на меня плевать, и безмозглой массой, перекатывающейся день за днем в одних и тех же направлениях, мне не нравится.

Мне не нравится, что все так, как есть. У меня был выбор — смириться и искать в предсказуемой жизни свои прелести или же не смириться и пытаться что-то с этой самой жизнью сделать. Судьба предоставила мне шансы для реализации обоих этих вариантов. Я выбираю не мириться. Мне двадцать лет, это когда борьба — все еще естественное состояние души. Я иду к Ною, вместе мы задумали изменить мир.

Ной прославился реализацией программы по включению наркоманов в социум и признания их права выбора свободной смерти. Идея пришла к нему случайно — он читал книгу и дошел до главы, посвященной наслаждению. Речь шла о подопытных крысах, которым в мозг вживляли электроды, помогающие искусственно вызывать состояние эйфории. Крысе было достаточно нажать лапой на кнопку, чтобы разряд тока заставил ее почувствовать наслаждение.