— Не ори, соседей разбудишь… — ворчит она.
Лихорадочное возбуждение постепенно оставляет Соломона. Когда Ависага открывает дверь, он тяжело опускается к ее ногам.
— Что тебе нужно? — холодно спрашивает она.
— Ты… — Соломон покрывает поцелуями ее ноги, поднимаясь все выше. Она отстраняется от него.
— Ты же сегодня женился, по телевизору показывали, — говорит она. Но Соломон не слышит. Вожделенный туман, о котором он всегда мечтал, охватывает его. Страсть! Вот она… Он жадно впивается губами в ее тело. — Соломон, оставь меня! — Ависага кричит и отбивается, но он не слышит ее. Опрокидывает на ступеньки лестницы, одновременно с этим пытаясь в нее проникнуть.
— Соломон! Нет! Я запрещаю! Остановись! — ее протесты и нежелание еще больше распаляют его. — Соломон! Я беременна! — последние слова действуют на него как ведро ледяной воды.
— Что? — тут он впервые замечает, что плоский живот Ависаги немного выдается вперед. Соломон положил на него руку. Твердый… — Это мой ребенок? — неожиданно вырывается у него с ноткой утверждения.
— Нет, конечно, — Ависага поднимается и завязывает халат. — Ты был со мной больше двух лет назад.
Соломон вышел из дома. Машина медленно ехала по шоссе. Тишина обхватила его со всех сторон. Тишина, как это волшебно — никаких звуков, дорога убегает вперед и теряется в тумане.
— Все какой-то бред, — шевелит губами Соломон, чтобы не нарушать тишины. — Для чего я жил? Бред…
Соломон не видит дороги, дни его жизни проходят перед глазами, голова начинает кружиться от обилия одинаковых ярких картинок, несущихся все быстрее, и тошнота, ужасная тошнота охватывает его.
Соломон очнулся от сильного удара. Машина съехала в кювет. Он вылез, кровь тоненькой струйкой стекала с его виска. Зажав голову руками, Соломон сел на насыпь. Ритмично покачиваясь из стороны в сторону, он сжимал голову руками все сильнее, чтобы выдавить эту дурацкую круговерть картинок… Нарастающий стон перешел в крик. Соломон кричал и кричал… Но тишина, вечная, необъятная, огромная тишина глотала его крики, даже не морщась. Холод заставляет его свернуться калачиком. Соломон снова почувствовал себя маленькой белой пылинкой, потерянной в бескрайнем, бесконечном гробе отца.
— Соломон… — кто-то беспокойно шевелил его за плечо. Незнакомый мужчина склонился над ним, лицо выражало подлинную тревогу.
— Кто вы? Откуда вы меня знаете?
Мужчина широко улыбнулся в ответ.
— Ах да…
— Конечно, кто угодно тебя знает.
— А вы кто?
— Я Завуф.
— Завуф?.. Сын Нафана?
— Да.
Завуф помог Соломону подняться с земли.
— По-моему, ты несчастлив, — утвердительно сказал Завуф.
— Почему? — расправляя затекшие и замерзшие части тела, спросил Соломон.
— Сложно назвать счастливцем того, кто в день своей свадьбы спит возле разбитой машины в канаве.
Не поспоришь. Соломон бросил на Завуфа недовольный взгляд.
— Куда мы идем? — буркнул Соломон.
— Ко мне. Ты должен согреться, принять горячую ванну, а я пошлю кого-нибудь за твоей машиной и позвоню твоей матери.
— Не надо.
— Но она будет переживать.
— Пусть, — Соломон был очень зол. От напряжения у него сводило шею.
Завуф промолчал. Так они и шли рядом. Напряженный, озлобленный, разбитый Соломон и мечтательный, пинающий камушки, забегающий вперед Завуф.
— Почему ты ушел от отца? — наконец спросил Соломон, ему хотелось сбить эту мельтешащую веселость. Завуф был исключен из престижнейшего учебного заведения «за непристойное и аморальное поведение». Это был большой скандал, Нафан в ярости пытался ударить его в присутствии Соломона и Вирсавии. Но Давид схватил его руку, сказав, что каждый волен жить так, как ему нравится.
— Папа, а Завуф похож на Ионафана? — спросил у него потом Соломон.
Давид поднял на него усталые глаза.
— Когда ты перестанешь спрашивать меня, Соломон?
— Когда ты мне ответишь, — неожиданно для самого себя настоял сын. Давид подошел к ящику стола, единственному ящику, оборудованному кодовым замком. Шкатулка, извлеченная из его недр, также запиралась.
— Вот Ионафан, — Соломону на секунду показалось, что на глазах Давида выступили слезы.
Это была свадебная фотография, обрезанная с одного края. Снизу на уровне коленей Давида был виден кусочек чьего-то свадебного платья. Его отец — молодой, совсем молодой, и очень счастливый держит за руку юношу.
— Вы так похожи, — вырвалось у Соломона.
— Многие так считали. Хотя у него были черные волосы, тонкое тело, нежная молочно-белая кожа. Сходства мало.
— Но вы похожи, — продолжал Соломон.
— У нас была одна душа, — и крупная слеза скатилась по щеке Давида.
— Но почему Нафан и мама так злы на Завуфа, если в этом нет ничего дурного?
Давид промолчал. Потом вынул еще одну фотографию. Это была карточка следствия — черно-белая, с линейками по бокам. Ионафан лежал на полу, черное небольшое отверстие на лбу и огромная лужа под головой.
— Его убили… — Соломон знал, но все же увиденное потрясло его.
— Его убил Саул, родной отец, — лицо Давида стало жестким. Какое-то время потом Соломон думал, что от ненависти, но потом… Ревность захлестнула его.
— Папа, но это было так давно!
Давид удивленно обернулся.
— Но ты сам настоял…
— Я не думал! Я не хотел!.. — Соломон выбежал вон. В эту ночь он ощутил силу ненависти. Ненависти… и подлинной страсти, мучительной ревности.
Эта ночь навсегда слила его с Вирсавией в одно целое.
— Мама, я понимаю тебя, — сказал он ей утром. — Это ужасно. Папа рассказал мне про Ионафана… я считаю, что с Завуфом поступили правильно.
Вирсавия подтянула его к себе и уткнулась головой в его живот. Слезы вдруг фонтаном хлынули из глаз Соломона.
— Мама! Мама! Ну почему он меня не любит! Я же его сын! Я живой! А тот давно умер! Мама!
Соломон бился в истерике, пришлось позвать на помощь. Ведро воды, несколько пощечин заставили его затихнуть. Вирсавия дала ему успокоительное. Больше к этому они не возвращались.
С тех пор Завуф изменился, из нескладного диковатого подростка превратился в красивого мужчину с мечтательным лицом и удивительной улыбкой. Длинная челка, давно не подновлявшаяся стрижка. Простые пыльные ботинки…
— Ты… ты не изменился? — Соломон уставился Завуфу в глаза.
— Нет, Соломон. Потому и не виделся больше с отцом. Я считаю, что вправе сам выбрать, с кем мне