людей.
Я останавливался уже на характеристике И. Л. Горемыкина, которого лично глубоко уважал, хотя считал, что плодотворности возвращению его в премьеры, в то смутное время, препятствовал его преклонный возраст. Долгой служебной жизнью И. Л. Горемыкин выработал в себе олимпийское спокойствие: его ничем нельзя было удивить, а тем более взволновать, так как он исповедовал принцип, что все в историй повторяется и что сил одного человека недостаточно, чтобы остановить и даже задержать ее течение. При таком взгляде нельзя было ожидать энергичных действий, принятие которых подсказывало современное положение.
Преемником его был Б. В. Штюрмер. Последнего я знал с дней моей молодости, когда он был назначен от правительства председателем Тверской губернской земской управы, а затем занял ту же должность уже по выборам Тверского земства, как местный помещик. Передовой характер этого земства хорошо известен, и для того, чтобы превратиться из навязанного ему правительственного чиновника в избранного председателя, нужен был недюжинный ум и выдающаяся работоспособность. На посту ярославского губернатора он проявил те же качества, и управление им этой губернией можно считать образцовым, так как никто не сомневался, что в лице Б. В. Штюрмера был хозяин губернии, каким рисует губернатора наш закон. Нельзя не отметить, что этот впоследствии оказавшийся «немцем» человек был глубоко религиозным православным, потратившим массу трудов и времени на восстановление ярославских церковных древностей. Таким же заметным деятелем был Б. В. Штюрмер и в должности директора департамента общих дел: он мог и действительно руководил губернаторами, так как все указания его носили практический характер и невольно импонировали его подчиненным. Со смертью В. К. Плеве, Б. В. Штюрмер был призван присутствовать в Государственном Совете в качестве его члена, — такое непосредственное высокое назначение с поста директора составляет совершенно исключительный пример в истории русской бюрократии. Таким образом, Б. В. Штюрмер отошел от действительной службы до начала деятельности новых законодательных учреждений, что, по моему мнению, затруднило его пребывание на посту председателя Совета Министров, в особенности в связи с его преклонным возрастом. Б. В. Штюрмеру не удалось установить правильных отношений с Государственной Думой, дошедшей путем скандалов до требования его увольнения, и я полагаю, что при образовавшемся в 4-й Думе прогрессивном блоке эта задача была бы не под силу и всякому другому премьеру. Можно с уверенностью сказать, что если бы на этот пост был назначен пресловутый М. В. Родзянко, то и он не прожил бы в мире с Государственной Думой даже нескольких дней. Ведь не такая же глубокая пропасть разделяла этого председателя Государственной Думы от его товарища А. Д. Протопопова, который сделался ненавистен ему и Думе через полчаса после его назначения министром внутренних дел!
Положение Б. В. Штюрмера оказалось трагическим благодаря клевете, которая была против него направлена с первых же дней. Его немецкая фамилия, во время войны с Германией, дала возможность избрать его мишенью яростных нападений, за которыми скрывались посягательства на авторитет царствующей династии. В думских речах он выставлялся как видный член германофильской партии, будто бы возглавляемой Императрицей, и как сторонник сепаратного мира с Германией. Нельзя обвинить Б. В. Штюрмера за его мнение, что война с Германией была величайшим несчастьем для России и что она не имела за собой никаких серьезных политических оснований.
Этот взгляд Б. В. Штюрмера выражался в гораздо менее резкой форме, чем тождественное мнение П. Н. Дурново, изложенное в поданной Государю Императору записке, где война с Германией признавалась прямо безумием, роковым для России, и автор записки почти предсказал последующие русские события вплоть до большевизма, что являлось неизбежным последствием нарушения нашей старинной дружбы с ближайшей соседней державой.
О сепаратном мире Б. В. Штюрмер, как умный человек, не мог, конечно, и думать, хорошо зная рыцарские взгляды в этом отношении Государя Императора. В тягчайшую и решительную минуту жизни Монарха, когда Ему грозила потеря власти, а «освободители» запугивали опасностями для Его семьи, Государь Император с негодованием отверг совет для подавления народной смуты отозвать часть войск с фронта и тем, может быть, открыть его германцам.
Б. В. Штюрмера обвинили в измене, и член Государственной Думы Милюков с кафедры утверждал, что у него имеются изобличающие Б. В. Штюрмера документы, которые он предъявит только судебной власти. Документов он не представил, солгав и на этот раз для достижения своей цели. Когда после смерти замученного в крепости старика-премьера вдова его, исполняя предсмертную волю, обратилась к председателю чрезвычайной следственной комиссии (временного правительства) с просьбой поставить дело ее мужа на суд, на что она имела по русским законам полное право, несмотря на смерть мужа, названный председатель ответил, что дело Б. В. Штюрмера прекращено за полным отсутствием против него каких бы то ни было улик.
Заместителю Б. В. Штюрмера на посту председателя Совета Министров А. Ф. Трепову нельзя отказать в уме, энергии и сильном характере, и увольнение его не могло не отразиться крайне вредно на всем ходе правительственного аппарата. Ему можно поставить в вину неправильное отношение к Государственной Думе, хотя и ставшей за последние полтора года очагом противоправительственного движения. Он проявлял, насколько я могу судить по его действиям, с одной стороны, некоторое предубеждение против Государственной Думы, а с другой — шел на такие уступки, которые указывали как бы на боязнь его перед ней, что, конечно, не могло способствовать поддержанию престижа власти. Достаточно указать на ту позицию, которую он занял при столкновении Государственной Думы с А. Д. Протопоповым.
Глава последнего кабинета князь Н. Д. Голицын, рыцарски честный, безгранично преданный Государю Императору и убежденный сторонник монархической идеи, едва ли в короткий срок своего пребывания на посту премьера мог предотвратить надвигавшуюся катастрофу, тем более что, подобно Б. В. Штюрмеру, он не был знаком практически с деятельностью новых законодательных учреждений.
П. А. Столыпин совмещал в своем лице должности председателя Совета Министров и министра внутренних дел, и после его смерти оказалось, что последний пост можно заместить, но не заменить на нем Столыпина. Его первым преемником был Государственный секретарь А. А. Макаров. Всю жизнь провел он на службе по судебному ведомству, что развило в нем склонность к строгому формализму, который, по свойству его личного характера, осложнялся любовью к канцеляризму. «Бумага» отнимала у него массу времени: он зачастую работал до раннего утра, и это не могло не отражаться на творчестве, столь необходимом на посту министра внутренних дел. Несмотря на то, что большая часть его службы прошла в провинции, он жизни не знал и смотрел на нее под углом прокурорско-бумажного зрения, лучшим доказательством чего могут служить выборы в Государственную Думу, в которых А. А. Макаров проводил свой собственный взгляд, так как председатель Совета Министров В. Н. Коковцов в этом отношении, по-видимому, определенного мнения не имел. Я сохранил с А. А. Макаровым и после ухода в отставку, невзирая на роль его в моем деле, хорошие отношения, как со своим бывшим прокурором. Во время одной из бесед он высказал мне свою надежду иметь правую Государственную Думу, благодаря духовенству, которое, в силу воздействия обер- прокурора святейшего синода В. К. Саблера, было проведено в значительном количестве в число выборщиков. Такая надежда возможна была только для человека, совершенно незнакомого с положением и духом наших провинциальных священников, подтверждением чего и служил состав 4-й Государственной Думы. Материально не обеспеченное, зависевшее денежно от своей паствы, нравственно подавляемое епархиальным начальством, православное духовенство далеко не стояло на стороне правительства даже и тогда, когда оно принадлежало к крайним правым партиям, как, например, епископ Гермоген, протоиерей Восторгов и иеромонах Иллиодор, — я не говорю уже о тех священнослужителях, которые открыто примыкали к левым группам, например, священники Григорий Петров, Константин Колокольников социалист-революционер, т. е. член партии, допускавшей террор.
В Государственной Думе А. А. Макаров особого значения не имел. Его длинные речи, произносимые крайне слабым голосом, не производили никакого впечатления, а ставшее знаменитым выражение: «Так было и так будет», навсегда подорвало серьезное отношение к нему нижней палаты. Полицейская служба при А. А. Макарове тоже пала, вследствие назначения на пост директора департамента полиции С. П. Белецкого, совершенно незнакомого с политической частью, и отделения корпуса жандармов, командиром которого он поставил своего старого знакомого, чисто строевого генерала В. А. Толмачева. Таким образом, министерство А. А. Макарова не ознаменовалось никакими серьезными реформами и уход его был незаметен.
