событии. О Боге, о Его воле и Промысле мы можем узнать и из иных источников, из новых проявле ний. Но о том, что было в Палестине, мы не смо жем узнать ничего большего.
Во-вторых, Писание занимает совершенно уни кальное положение в Церкви для того, чтобы не дать подменить замысел Бога человеческими пре даниями, которые действительно могут быть вполне богоборческими в случаях, когда люди, которые выпали из Предания, все равно считают себя хрис тианами.
В-третьих, уникальность авторитета Писания подчеркивает трансцендентность Бога: Его откро вение не может быть до конца утилизировано ве рующими, и даже Церковь не может изменить веру апостолов в зависимости от того, что кажется по лезным в сию минуту. Церковь должна служить Евангелию, а не иначе. Каким счастьем для нас было то, что наши богословы не были свободны от послушания авторитету Евангелия, и потому в со ветскую эпоху, несмотря на все пожелания совет ской власти, не могли провозгласить полное тож дество диамата и христианства! Евангелие так и не было переписано в свете руководящих указаний 'самого передового учения'. В этом и был смысл послания Соловецких епископов 1928 года: мы лояльны Соввласти в области политики, но мы не властны переменить Евангелие и не можем закры вать глаза на то, что религиозные вопросы мы ре шаем совершенно иначе, чем это рекомендует де лать государственная власть. В буддизме нет обще известных и общеобязательных священных книг, и потому под руками Рерихов он спокойно пре вратился в материализм и в экспортно-азиатский вариант ленинизма[171].
Но Церковь, некогда защитившая свое Писа ние, затем сама охраняется Писанием, как и всей своей Традицией.
Впрочем, упоминание о Рерихах позволяет понять и еще важнейшее дело исторической послеапостольской Церкви. Как и в случае с историей канона — это дело, плоды которого протестанты используют, но используют анонимно, как что-то самоочевидное, не имеющее отношение к духов ному подвигу вполне определенных людей. Как и в случае с историей канона, и здесь протестанты не исполняют завет ап. Павла: 'Поминайте наставников ваших' (Евр. 13, 7).
Дело в том, что мало было опознать апостоль ские книги. Им нужно было еще дать апостоль ское толкование. Гностики ведь тоже принимали многие книги канона. Но при этом давали им та кие произвольные толкования, что получалось не что вполне противоположное христианству Кафо лической Церкви. Так и сегодня книжный рынок наводнен 'новыми прочтениями' Библии: от Све денберга и Беме до Блаватской, Штейнера и их эпигонов. Нетрудно заметить, что на множество людей эти якобы ученые толкования действуют как взгляд удава на кролика: жонглирование цитата ми, аллегорическое толкование, параллели с язы ческими системами, подчеркнутая 'духовность' и 'терпимость'…
Так было и в первые века христианства. Гнос тицизм был ближе к язычеству и потому понятнее. Великая трехвековая борьба с ним началась еще в апостольские времена. Первые талантливые систе матизаторы появились прежде у гностиков (Васи лид, Маркион), и лишь поколением позже — у Церкви (св. Ириней Лионский). Государственная власть преследовала христиан, но не трогала гностиков, которые считали просто глупым умирать из за нескольких слов и жестов. Их книги были под писаны именами более громкими, чем имена авторов канонических книг: 'У вас в общине читают Евангелие от Марка? Да ведь Марк не из числа двенадцати апостолов, он всего лишь ученик Петра. А вот к нам недавно завезли Евангелие от самого Петра!'.
И в этих условиях Церковь смогла дать целост ное, убедительное, последовательно антигностичес кое толкование канонических библейских книг. С этим ее толкованием и поныне согласны протес танты. То учение о Боге, о Творце, о Господе Вет хого Завета, о Спасителе, о Христе, об Иисусе, которое тогда отстояла Церковь, нынешние про тестанты считают самоочевидным. А ведь и древ няя, и новейшая история показывают, что это от нюдь не самоочевидно.
То, что протестантские учебники богословия употребляют термин Троица (отсутствующий в Библии и впервые введенный во втором столетии св. Феофилом Антиохийским), то, что они не противопоставляют злого Бога Ветхого Завета доброму Спасителю Нового Завета, то, что они в новозаветном выражении 'и во веки веков' не видят указания на множество 'райских планет' и космических миров, — это все усвоение протестантами тех плодов, что выработало богословское предание древней Церкви.
Именно богословское предание в полемике с гностиками установило, как нельзя толковать Пи сание. И это богословски-запретительное Предание Церкви хранят до сих пор даже протестанты, чье понимание Евангелия отнюдь не является гнос тическим и теософским. То, что при толковании Писания отвергали св. Ириной и св. Афанасий, отвергают и они. Те из них, кто пошли путем пос ледовательного протестантизма, отвергая автори тет исторической Церкви и вместе с ним библей ский канон и антиоккультное толкование Библии, стали — мормонами.
Значит, историческая послеапостольская Церковь сохранила не только апостольские тексты, но и апостольское их истолкование. Это обстоятель ство достойно того, чтобы из него делать выводы.
Итак, во-первых, послеапостольская Церковь верно распознала те книги, которые не имели апостольского просхождения, которые были поддожно-апокрифичны, и тем самым в послеапос тольское время Церковь составила верный канон Боговдохновенных апостольских Писаний. Во-вто рых, эта же Церковь смогла отторгнуть неапостоль ские толкования апостольских книг.
Почему бы не предположить, что эта Церковь могла верно, вовремя и кстати говорить не только 'нет', но и 'да'? Может, не только истолкование ложных книг было у этой Церкви справедливым, но и истолкование подлинных книг было у нее идентичным апостольскому и Божественному за мыслу? Почему лишь в чем-то периферийном при знается правота этой Церкви, а не в самой сути? Мол, они хорошо защищали границы Истины, хо рошо отражали внешние угрозы, но сами плохо понимали Писание и плохо применяли его при построении своей внутренней собственно церков ной жизни? Почему протестанты, признавая цер ковное правило богословской экзегетики, призна вая богословское предание первенствующей Цер кви, отвергают то, как эта Церковь воплощала Писание и свое понимание Писания в своей прак тической религиозной жизни? Почему, приемля предание богословско-теоретическое, они отверга ют предание мистериально- практическое?
Протестантизм недооценивает проблему интер претации Писания. Баптисты, адвентисты, пяти десятники, харизматы слишком уверены в том, что их толкование Писания является самоочевидным, единственно возможным, и что поэтому они про поведуют 'чистое Евангелие'. Однако уже сам факт существования четырех Евангелий, различных и по стилю, и по языку, и по богословскому замыслу, и по совокупности сообщаемых сведений о Христе, говорит о том, что у людей должно быть еще и некое средство правильного истолкования разно речий евангелистов. Интерпретация расхожде ний — того, что свойственно одному из Евангелий и остается несказанным в другом, — оставлено Церкви, вспомоществуемой Духом. А вне этого Духа книга, предоставленная сама себе, становится все го лишь мертвым словом, которое, как известно, дурно пахнет. Она становится цитатником, с по мощью которого так хорошо оправдывать свою ненависть и страсть.
По правде говоря, с точки зрения светской ис тории, нет никакого 'учения Христа'. Есть лишь учение Церкви. У нас есть только свидетельство первой Церкви о словах Христа — о тех словах, которые Церковь запомнила, поняла и сочла нужным запечатлеть. Поняв это, К. Леонтьев об ратился с увещанием к своему сердцу: 'Буду же верить в Евангелие, объясненное Церковью, а не иначе' [172].
Для либерального европейского протестантизма вторичность Новозаветных книг по отношению к христианской общине есть довод в пользу того, чтобы не верить Евангелиям. Для меня, напротив, это довод в пользу того, чтобы верить Церкви не только в ее Евангельском свидетельстве о ее вос приятии Христа, но и во всей полноте ее жизни, то есть с верою принимать все события ее Пре дания.
В Церковном Предании, возможно, не было бы нужды, если бы было возможно однозначное и раз и навсегда установленное толкование Писания. Но Писание всегда меняет свой смысл — потому что Писание обращено к людям, а люди живут в раз ных условиях, в разных мирах. Писание обращено к людям разных времен и жизненных ситуаций, и значит, оно нуждается в постоянной актуализации. Традиция и есть актуализация во времени вечной нормы Писания. Писание требует быть понимае мым и услышанным. Писание обращено к людям; Предание актуализирует эту его динамику. 'Писа ние имеет нужду в Традиции как в средстве задей ствования его содержания, а в Церкви как в ис тинном субъекте, осуществляющем Предание' (свящ. Димитрий Станилое[173]).
