Индейка рванулась и взмахнула крыльями, а затем снова опустилась на свое снежное ложе, пугливо поводя глазами вокруг. В течение нескольких секунд, необходимых для того, чтобы глубоко перевести дух, не было слышно ни звука. Затем тишину нарушил громкий хохот: негр вне себя от восторга катался по снегу, дрыгая ногами.

— Молодец, индюшка, молодец! — кричал он, вскакивая на ноги и протягивая руки к птице, словно с намерением обнять ее. — Вот я велел ей тряхнуть головой, и вы сами видели, как она увернулась! Давай-ка еще один шиллинг, Билли, и стреляй во второй раз.

— Нет, теперь моя очередь, — сказал молодой охотник. — Я уже заплатил тебе. Посторонись и дай мне попытать счастья.

— Зачем бросать деньги на ветер? — сказал Кожаный Чулок. — Птичья голова и шея — плохая цель для неопытной руки и раненого плеча. Дай-ка лучше попробовать мне, а потом мы с барышней, верно, столкуемся, как поделить птицу.

— Выстрел мой, — повторил молодой охотник. — Посторонитесь и не мешайте мне.

К этому времени горячие споры вокруг начали утихать, так как все согласились, что, находись голова индейки в любом другом месте, кроме того, в котором она находилась, птица наверняка была бы убита. Однако приготовления юноши не вызвали особого интереса, и он, торопливо прицелившись, собирался уже спустить курок, когда его остановил Натти.

— У тебя дрожат руки, — сказал он. — И ты слишком горячишься. Пулевые раны вызывают слабость, и как бы тебе не выстрелить хуже обычного. Но коли уж ты так решил, то стреляй быстрее, пока дуло не успело дрогнуть.

— Не мошенничать! — опять крикнул хозяин птицы. — Не обижайте бедного негра. Нечего, Натти Бампо, подавать ему советы! Пусть стреляет, отойдите от него.

Молодой охотник быстро выстрелил, но индейка даже не пошевелилась, а зрители, обследовавшие 'мишень', объявили, что пуля не задела и пня.

Элизабет заметила, как исказилось лицо юноши, и ее удивило, что человек, так выгодно, казалось, отличавшийся от своих товарищей, вдруг досадует из-за подобного пустяка.

Но тут на линию стрельбы вышел ее собственный 'рыцарь'.

Промах молодого охотника тоже вызвал восторги Брама, хотя и не такие бурные, но веселость его сразу исчезла, едва позицию занял Натти. Лицо негра, обычно напоминавшее отполированное черное дерево, теперь пошло бурыми пятнами, а толстые губы плотно сомкнулись, скрыв два ряда ослепительно белых зубов, которые только что сверкали в улыбке, словно жемчужины в агатовой оправе. Ноздри, и без того очень широкие, так раздувались, что совсем заслонили щеки, а коричневые костлявые руки нервно ломали снежную корку — волнение пересилило в нем даже природную боязнь холода.

Тем временем человек, вызвавший столь сильную тревогу темнокожего владельца индейки, был так спокоен и невозмутим, словно ему предстояло испытать свое умение в одиночестве, а не на глазах у толпы зрителей.

— Перед самым началом последней войны, — сказал Натти, аккуратно снимая кожаный чехол с замка своего ружья, — довелось мне побывать в голландском поселении на Мохоке, и я как раз попал на такое вот состязание. Ну, и решил тоже пострелять. То-то поразевали рты эти самые голландцы: я ведь в тот день выиграл рог для пороха, три куска свинца и фунт самого наилучшего пороха. Эх, и ругались же они на своем наречии! Мне потом говорили, что один тамошний пьяница поклялся свести со мной счеты, прежде чем я вернусь на свое озеро. Но, подними он ружье к плечу со злодейской мыслью, бог его наказал бы, ну, а если бы господь его все же не наказал, а он промахнулся бы, то я-то уж знаю, кто отплатил бы ему тем же, да еще с лихвой, если умение стрелять что-нибудь да значит.

К тому времени, когда старый охотник умолк, он уже закончил все свои приготовления; отставив правую ногу как можно дальше назад и протянув левую руку вдоль длинного ствола, он поднял ружье и прицелился в птицу. Все зрители быстро перевели глаза со стрелка на его жертву, но в тот миг, когда должен был раздаться выстрел, послышался только негромкий щелчок кремня по огниву.

— Осечка, осечка! — завопил негр, вскакивая на ноги и словно безумный прыгая перед птицей. — Осечка считается за выстрел! Натти Бампо дал осечку, Натти Бампо не попал в индюшку!

— Вот сейчас Натти Бампо попадет в одного черномазого, — негодующе крикнул старый охотник, — если ты не посторонишься, Срам! Где ж это видано, чтобы осечка засчитывалась за выстрел? Сам посуди, осечка — значит, кремень ударился о сталь, а выстрел — значит, верная смерть. Ну-ка, посторонись, парень, и я покажу Билли Керби, как надо стрелять по рождественским индюшкам.

— Не позволяйте ему обижать бедного негра! — крикнул хозяин индейки, мужественно не покидая своего поста и прося у зрителей справедливости, в которой слишком часто отказывают его униженным и угнетенным соплеменникам. — Всем известно, что осечка считается за выстрел. Пусть масса Джонс скажет! Вот спросите у барышни.

— Правильно, — сказал лесоруб, — таков уж закон в наших местах. Кожаный Чулок. Если хочешь стрелять еще, плати новый шиллинг. А я, пожалуй, опять попытаю счастья. Вот деньги. Брам, и следующий выстрел за мной.

— Уж конечно, ты знаешь законы лесов лучше меня, Билли Керби, — язвительно сказал Натти. — Ты ведь пришел в эти места с поселенцами, погоняя волов, а я пришел еще задолго до прошлой войны, в мокасинах и с верным ружьем за плечом. Так кому же из нас лучше знать! И нечего мне втолковывать, что между осечкой и выстрелом нет разницы.

— Вот пусть масса Джонс скажет, — сказал встревоженный негр. — Он все знает.

Такое доверие к познаниям Ричарда было слишком лестно, чтобы этот призыв мог остаться неуслышанным. Мистер Джонс тут же шагнул вперед, покинув Элизабет, которая, не желая мешать веселью, из деликатности отошла в сторону, в изрек следующее мнение со всей серьезностью, которой требовали его новая должность и предмет спора.

— Итак, — сказал он, — возникли разногласия касательно права Натаниэля Бампо стрелять по индюшке Абрахема, свободнорожденного негра, без того, чтобы означенный Бампо уплатил один шиллинг за эту привилегию.

Никому не пришло в голову отрицать столь очевидный факт, и, дав слушателям время переварить эту предпосылку, Ричард продолжал:

— Вопрос этот, несомненно, надлежит решать мне, ибо я по долгу службы обязан охранять мир в нашем округе, и не следует легкомысленно позволять людям, держащим в руках смертоносное оружие, самим улаживать свои разногласия под влиянием гнева и злобы. По спорному пункту, как известно, не существует письменных или устных установлений; следовательно, мы должны рассуждать, придерживаясь аналогии, то есть сравнивая одно с другим. Так вот, в дуэлях, где стреляют обе стороны, осечка по правилам считается выстрелом, а раз такое правило существует там, где противник имеет право на ответный выстрел, то, мне кажется, будет несправедливо позволить человеку весь день напролет делать осечки по беззащитной индюшке. И посему я прихожу к заключению, что Натаниэль Бампо потерял право на выстрел и для возобновления этого права должен заплатить еще один шиллинг.

Это веское заключение, исходившее от столь важной особы и произнесенное с такой внушительностью, убедило всех спорщиков — ибо зрители разделились на две партии и уже сильно горячились, — кроме самого Кожаного Чулка.

— А по мне, — сказал он, — следует спросить мнения мисс Элизабет. Я видывал случаи, когда воины не знали, что делать, а скво давали им дельные советы. Если она скажет, что я проиграл, спорить больше не буду.

— В таком случае, я объявляю, что на этот раз вы проиграли, — объявила мисс Темпл. — Заплатите еще шиллинг и стреляйте снова, если только Брам не согласится продать мне индюшку за доллар. Я была бы рада спасти жизнь бедной птицы.

Это предложение никому не понравилось — слишком велик был азарт, которому поддался даже Брам. Билли Керби начал готовиться к новому выстрелу, а Натти отошел в сторону, недовольно бормоча себе под нос:

— Как индейские торговцы перестали приходить в эти места, в поселке не купишь ни одного хорошего кремня, а пойдешь сам искать огненный камень по долинам ручьев, глядь — так вся земля уже перепахана! Oxo-xol Дичи все меньше становится, и, значит, порох и кремни должны быть наилучшими, да не тут-то