Там, где перекрещивались две главные улицы Темплтона, находилась, как уже было сказано, гостиница с трактиром, называвшаяся 'Храбрый драгун'. По первоначальному плану предполагалось, что поселок расположится вдоль потока, струившегося по долине, а улица, ведущая от озера и 'академии', должна была стать его западной границей. Но соображения удобства часто разрушают самые лучшие планы. Дом мистера Холлистера (впрочем, с тех пор как он был назначен начальником местной милиции, его чаще называли капитаном Холлистером, хотя в регулярной армии он дослужился только до чина сержанта) еще в самые первые дни существования поселка был воздвигнут прямо поперек главной улицы, тем самым замкнув ее. Однако всадники, а затем и возчики, ехавшие в западном направлении, воспользовались узким проходом сбоку от этого здания, чтобы сократить свой путь, и со временем там образовалась настоящая проезжая дорога, вдоль которой начали строиться дома, так что исправить эту погрешность уже не представлялось никакой возможности.

Это искажение плана будущего города, составленного Мармадьюком, вмело два следствия. Во- первых, главная улица на половине своей длины вдруг суживалась тоже наполовину, а во-вторых, 'Храбрый драгун' оказался самым заметным, зданием в поселке, если не считать 'дворца'.

Такое преимущество, а также характеры хозяина и хозяйки заранее обеспечили трактиру верную победу над всеми его будущими соперниками. Однако соперники в свое время все же появились, и теперь на углу наискосок от 'Храброго драгуна' уже возвышалось новое здание, которое, по мнению его владельцев, должно было сокрушить всякую конкуренцию. Это был деревянный дом, украшенный по тогдашней моде, — его крыша и балюстрады были скопированы с 'дворцовых', да и вообще он принадлежал к числу тех трех зданий, которые, как мы уже упоминали, строились под влиянием архитектурного гения мистера Джонса. Верхние его окна были накрепко заколочены досками, чтобы в помещение не проникал холодный воздух, — дело в том, что новая гостиница еще не была достроена, хотя стекла в нижних окнах и огонь, пылавший в нескольких очагах, доказывали, что в ней уже живут. Фасад и стена, выходившая на боковую улицу, блистали белой краской, а задняя стена, так же как и правая, к которой впоследствии должен был примкнуть соседний дом, были кое-как вымазаны темно-бурым составом. Перед входом красовались два высоких столба, соединенных сверху балкой, с которой спускалась огромная вывеска в сосновой раме, покрытой, затейливой резьбой и вся размалеванная по краям масонскими эмблемами. Между этими таинственными символами большими буквами было написано:

А ниже: 'Содержатели Хабаккук Фут и Джошуа Напп'.

Это был опасный соперник 'Храброго драгуна', в чем наши читатели без труда убедятся, когда мы добавим, что те же звучные имена украшали вывеску новой деревенской лавки, мастерской шапочника, а также ворота кожевенного завода. Однако то ли, когда берешься за многое, все делаешь плохо, то ли 'Храбрый драгун' успел уже заслужить столь высокую репутацию, что нелегко было ее подорвать, — во всяком случае, не только судья Темпл и его друзья, но и все жители поселка, кроме тех, кто был в долгу у вышеупомянутой могущественной фирмы, предпочитали заведение капитана Холлистера.

В тот вечер, о котором идет рассказ, хромой ветеран и его супруга едва успели раздеться, вернувшись из церкви, как на крыльце послышался громкий топот — это завсегдатаи трактира, прежде чем войти, отряхивали снег с обуви; возможно, их привело сюда желание поскорее обменяться впечатлениями о новом священнике.

Общий зал трактира представлял собой обширное помещение, где вдоль трех стен были расставлены скамьи, а четвертую занимали два очага. Эти последние были так велики, что оставляли место только для двух дверей да для уютного уголка, который был огражден невысокой решеткой и обильно украшен бутылками и стаканами. Миссис Холлистер величественно опустилась на сиденье у входа в это святилище, а ее муж принялся размешивать огонь в очагах, пользуясь вместо кочерги обожженным с одного конца колом.

— Сержант, душечка, — сказала трактирщица, когда решила, что огонь уже разгорелся, — довольно мешать в очаге, дрова и так хорошо горят, а то смотри, как бы ты их не погасил. Поставь-ка на стойку стаканы с того стола и вон ту кружку — из нее доктор пил сидр с имбирем, сидя у огонька. Уж поверь мне, скоро сюда явятся и судья, и майор, и мистер Джонс, не говоря о Бенджамене Помпе и наших законниках. Так что прибери-ка в комнате да положи прутья для флипа на угли и скажи этой черной лентяйке Джуди, что, если она не приберется на кухне, я ее выгоню и пусть идет себе работать к господам, которые завели кофейню, — только ее там и не хватает. Нет уж, сержант, куда лучше ходить на молитвенные собрания, где можно сидеть себе спокойненько, а не плюхаться то и дело на колени, как этот мистер Грант.

— Что за важность, миссис Холлистер. Молитва всегда во благо, стоим ли мы или сидим. Вот наш мистер Уайтфилд, как разобьем лагерь после тридцатимильного перехода, бывало, всегда становился на колени и молился, как древле Моисей39, когда его солдаты помогали ему воздевать руки к небу, — ответил ее муж, покорно выполнив все ее приказания. — Эх, до чего же, Бетти, был хороший бой между израильтянами и амалекитянами в тот день, когда Моисей молился! Дрались-то они на равнине, потому как и в Библии упоминается, что Моисей поднялся на вершину холма, чтобы глядеть на битву и молиться. Как я понимаю — а я в этом деле немножко смыслю! — у израильтян была сильная кавалерия: там ведь написано, что Иисус Навин поражал врагов острием своего меча. Стало быть, под его командой были не просто всадники, а регулярная кавалерия. Недаром в Библии они так прямо и называются 'избранными'. Наверное, это все были настоящие драгуны, потому что рекруты редко наносят удар острием сабли, особенно когда она очень кривая…

— И чего это ты, сержант, приплетаешь священное писание по таким пустякам! — перебила трактирщица. — Чего тут дивиться! Просто им помогал бог — он им всегда помогал, пока они не впали в смертный грех отступничества. И, значит, неважно, кем там Иисус командовал, раз он повиновался воле господней. Даже эта проклятая милиция, которая погубила моего капитана своей трусостью, в те времена тоже бы всех побеждала. Так что нечего думать, будто у Иисуса солдаты были обученные.

— Это ты зря говоришь, миссис Холлистер. В тот день левый фланг милиции дрался так, что любо- дорого! А ведь солдаты там были совсем зеленые. Они шли в атаку даже без барабанов, а это не так-то просто, когда в тебя стреляют. И дрогнули, только когда убили капитана. А в писании лишних слов нет, и, как бы ты ни спорила, я одно скажу: если кавалерист умеет наносить удар острием сабли, значит, его хорошо обучили. И сколько проповедей читалось про слова куда менее важные, чем 'острие'! Если бы это слово ничего не значило, можно было бы просто написать: 'поражал мечом'. Чтобы нанести длинный укол, нужно долго практиковаться. Господи помилуй, сколько бы мистер Уайтфилд мог порассуждать о слове 'острие'! Ну, вот если бы капитан вызвал драгун, когда поднимал в атаку пехоту, они бы показали врагу, что такое острие меча; ведь, хотя с ними и не было настоящего офицера, все же, мне думается, — тут старый вояка потуже затянул шарф, обвивавший его шею, и выпрямился во весь рост, словно сержант, обучающий новобранцев, — могу сказать, что во главе был человек, который сумел бы перевести их через овраг.

— Да что там говорить! — вскричала трактирщица. — Будто ты не знаешь, что его жеребец хоть и юркий был, как белка, а от пули увернуться не мог. Ну, да что там… Сколько уж лет прошло с тех пор, как его убили! Жалко, конечно, что не успел он узреть света истинной веры, да господь его, верно, помилует, потому что он умер, сражаясь за свободу. И памятник-то на его могиле поставили плохонький. Зато на нашей вывеске он очень похож. И я ее не уберу, пока найдется в поселке кузнец, чтобы подправлять крючки, за которые ее прицепляют. Да, не уберу, сколько бы кофеен ни развелось отсюда и до Олбани.

Неизвестно, о чем заговорили бы дальше почтенные супруги, но в эту минуту люди, которые сбивали на крыльце снег с обуви, прекратили свое занятие и вошли в зал. Минут через пятнадцать почти все скамьи