надо? Известная вам женщина воспользовалась моей влюбчивостью, этой прискорбной слабостью моей натуры, и навязала мне контракт, впоследствии признанный незаконным.

— Помнится, не все смотрели так — была и другая точка зрения.

— На любое дело можно посмотреть и так и этак, дорогой майор! Бедная женщина умерла, не оставив потомства, и, значит, вопрос исчерпан. Но особенно не повезло мне во втором браке — я называю его вторым из уважения к вам, майор, исходя из сугубо условного предположения, что мой первый брак был браком. Но, будь он первым или вторым, особенно не повезло мне с Дженни Грейм — она умерла на пятом году нашего супружества, тоже не оставив потомства. Жила бы Дженни до сих пор, я не женился бы вторично, уверяю вас!

— Но она умерла, и ты женился еще два раза, а теперь не прочь жениться и в третий.

— Против правды трудно спорить, и я всегда готов ее признать. Но я вижу, Лунди, ты в такой прекрасный вечер несколько в мрачном настроении.

— Не то чтобы в мрачном. Мюр, но меня одолевают грустные мысли. Почему-то мне вспомнилось детство, когда я, помещичий сынок, и ты, сынок пастора, носились вместе по нашим родным холмам — два счастливых, беспечных мальчика, не заглядывавших в далекое будущее. А потом я задумался об этом будущем, оно оказалось не столь уж приятным.

— Уж тебе-то, Лунди, грех жаловаться! Ты дослужился до майора, а вскоре получишь и чин подполковника, если верить слухам; я же недалеко ушел от первого чина, который купил мне твой почтенный родитель, — какой-то жалкий квартирмейстер!

— А твои четыре жены?..

— Три, Лунди, всего-навсего три законные жены, если верить нашим нелицемерным и нелицеприятным законам!

— Ну, пускай будет три. А ведь ты знаешь, Дэйви, — продолжал майор, незаметно для себя переходя на диалект своей юности, как это часто бывает с шотландцами, стоит лишь им заговорить о предмете, особенно близком их сердцу, — ты знаешь, Дэйви, мой выбор давно уже сделан, и знаешь, с какой безнадежной тоской я жду счастливого часа, когда смогу назвать любимую женщину своей, тогда как за это время ты, не имея ни имени, ни состояния, ни заслуг, — сколько-нибудь серьезных заслуг, разумеется…

— Полегче, Лунди, не увлекайся, дружище, в жилах Мюров течет благородная кровь!

— Пусть гак, Мюр, но, не имея за душой ничего, кроме благородной крови, ты был четыре раза женат. Что ни говори, старый друг, а по части семейного счастья я оказался пасынком судьбы!

— А кто же из нас в конце концов в выигрыше, майор, говоря начистоту, как это водилось у нас, когда мы были детьми — Мне нечего скрывать. Мои надежды все больше отодвигаются в туманную даль, тогда как ты…

–, так же далек от их свершения, клянусь честью, майор Дункан! Каждый новый опыт, на который я возлагал надежды, не приносил мне ничего, кроме разочарований. Таков удел человеческий! Ах, Лунди, жизнь — это суета сует, и ничего нет суетнее брака.

— А все же ты готов в пятый раз сунуть голову в петлю?

— Всего-навсего в четвертый, майор Дункан, — заявил квартирмейстер внушительно и тут же, засияв мальчишеским восторгом, продолжал:

— А Мэйбл Дунхем так прелестна! Наши шотландские девы милы, но их не сравнишь со здешними красотками.

— Вспомни свой офицерский чин и благородную кровь, Дэйви! Кажется, все твои четыре жены.

— Прошу тебя, Лунди, не путайся в таблице умножения! Трижды одна — это три, а не четыре!

— Ладно, все три твои жены, сколько я помню, были девушки благородные, из почтенных семейств.

— Совершенно верно, майор, из почтенных семейств, с прекрасными связями.

— Что до четвертой, дочери нашего садовника, тут был явный мезальянс. Так разве ты не боишься, что женитьба на дочери унтер-офицера, да еще твоего сослуживца, плохо отзовется на твоем положении в полку?

— В этом-то и заключается моя постоянная слабость: я всегда женился наперекор рассудку. У каждого человека свои недостатки, и это мой неискоренимый порок. Ну, а теперь, когда мы обсудили, как говорится, принципиальную сторону вопроса, разреши спросить говорил ли ты с сержантом о моем маленьком деле? Замолвил за меня словечко?

— Замолвил, Дэйвид, и, к своему огорчению, убедился, что на сей раз у тебя мало шансов.

— Мало шансов? Офицер, квартирмейстер в придачу, — и меня не удостаивает вниманием дочь сержанта!

— Ты меня отлично понял, Дэйви.

— Но в чем же дело, Лунди?

— Девушка просватана. Рука ее обещана, свадьба назначена, сердце отдано — хотя черт меня побери, если я этому верю! Но она просватана, это факт.

— Что же, это препятствие, майор, но не такое уж серьезное, раз сердце ее в этом не участвует.

— Ты прав, сердце ее, возможно, и свободно: предполагаемый супруг — выбор не дочери, а отца.

— И кто же он? — спросил лейтенант с тем философским хладнокровием, которое рождается привычкой. — Я не вижу здесь ни одного серьезного соперника, кто мог бы стать у меня на дороге.

— Ну, конечно, Дэйви, ты единственно серьезный претендент на всей границе. Но счастливый избранник — Следопыт!

— Следопыт, майор Дункан?

— Не кто иной, как он, Дэйвид Мюр! Предпочтение отдано Следопыту. В утешение тебе могу сказать, что в браке этом, по-видимому, заинтересована не дочь, а отец.

— Так я и думал! — воскликнул квартирмейстер со вздохом облегчения. — Быть того не может, чтобы при моем знании человеческой натуры…

— В особенности женской натуры, Дэйвид!

— Тебе лишь бы сострить, майор, остальное тебя мало трогает. Быть того не может, чтобы я ошибся во вкусах этой молодой девицы: ее не удовлетворит положение Следопыта. А что до этого субъекта, мы еще посмотрим…

— Скажи мне откровенно, Дэйви Мюр… — обратился к нему Лунди; он шагал из угла в угол и вдруг остановился, глядя на собеседника в упор с каким-то комическим недоумением, придававшим его лицу забавную серьезность. — Неужто ты думаешь, что такая девица, как дочь сержанта Дунхема, может почувствовать расположение к человеку твоего возраста и твоей наружности, не говоря уж о твоем бурном прошлом?

— Вздор, Лунди, ты не знаешь женщин и только потому в сорок пять лет еще не женат. Сколько же можно оставаться холостяком?

— А сколько тебе лет, лейтенант Мюр, если позволительно задать такой щекотливый вопрос?

— Сорок семь, и я этого не скрываю, Лунди. Получается, в общем, по одной подруге жизни на каждое десятилетие, — если мне удастся заполучить Мэйбл! Но неужто сержант Дунхем такой простак, что способен отдать свою прелестную дочку этому медведю Следопыту? Да полно, серьезно ли это?

— Можешь не сомневаться! Сержант Дунхем серьезен, как солдат, который ложится под палки.

— Ладно, ладно, майор, мы с вами старые друзья и понимаем шутку — в свободное от службы время, конечно Возможно, досточтимый папаша не уразумел моих намеков, иначе ему бы в голову не пришла такая глупость. Между супругой офицера и женой проводника такая же огромная разница, как между древней Шотландией и древней Америкой. В моих жилах течет древняя кровь, Лунди!

— Поверь мне, Дэйви, твоя родословная здесь ни при чем, и кровь у тебя не более древняя, чем кости. Итак, дружище, тебе известен ответ сержанта, известно, что мой авторитет, на который ты рассчитывал, оказался бессилен. Давай же выпьем, Дэйви, за наше старое знакомство, да не забудь, что завтра тебе нужно снарядить людей в поход, и выкинь из головы Мэйбл Дунхем.

— Ах, майор, мне всегда было легче выкинуть из головы жену, чем зазнобу! Когда люди вступают в честное супружество, все у них предрешено заранее до гробовой доски, которая единственно может их разлучить. Меня оторопь берет при мысли нарушить сон покойника, тогда как мысль о возлюбленной будит