тем более что эти непроходимые чащи сплошь да рядом произрастали на болотах, куда очень не любят заходить следопыты
Около полуночи каноэ достигли первых порогов. Не меньше часа потребовалось на то, чтобы сначала разгрузить, а затем снова нагрузить лодки и пройти пороги. После завершения этой операции мужчины опять взялись за весла: надо было успеть выгрести к удобному для дневки месту до наступления рассвета. Им это удалось, и спустя некоторое время они пристали к земле.
Тут выяснилось, что Быстрокрылый Голубь на сей раз в качестве дневного пристанища выбрал очередное болото, по которому причудливо извивалась Каламазу. Темное, мрачное, почти недоступное со стороны суши, оно на первый взгляд производило отталкивающее впечатление. Женщинам, скорее всего, и вовсе не захотелось бы прятаться в таком месте. Но чиппева нашел способ обойти природные недостатки равнинной местности. В нескольких местах река, глубоко врезаясь в берег, образовала множество маленьких заливчиков. Чиппева выбрал самый большой из них и завел в него свое каноэ, его примеру последовали остальные. Все единодушно сошлись на том, что это убежище по своей надежности, возможно, даже превосходит предыдущее.
Быстрокрылый посадил свою легкую лодку на мель, вытащил ее на берег и объявил, что здесь они проведут день. После непрерывной восьмичасовой гребли и мучительных волнений все с удовольствием ступили на твердую землю, которая обещала им покой и безопасность. Несмотря на пороги и обносы, встречавшиеся на пути их следования, беглецы, по подсчетам Бурдона, проделали за одну ночь не меньше тридцати миль. Это был существенный рывок вперед, оставшийся, по всей видимости, незамеченным для врагов. Удовлетворенный этим результатом, чиппева, закрепив свое каноэ, зажег трубку и с довольным, спокойным видом уселся покурить.
— Так ты полагаешь, Быстрокрылый Голубь, что днем нам здесь ничто не угрожает? — поинтересовался Бурдон, приближаясь к поваленному дереву, на котором восседал индеец.
— Да уж, потаватоми сюда не приходить. Сыро, слишком сыро. Потаватоми не любят, когда сыро. Здесь нет ни гуся, ни утки, потаватоми любят сухой край, как скво. Хороший твой табачок, Бурдон, надеюсь, для друга еще найдется.
— Хватит для всех, Быстрокрылый Голубь, а для тебя и подавно. Теперь скажи мне — что ты намерен делать дальше и где мы проведем завтрашний день?
— Все как сегодня. На Кекаламазуnote 157, Бурдон, полно болот. Загонять каноэ в болото, это безопасно. Индеи сюда не придут, индеи не любят болото, им болото ни к чему. В устье реки — вот где опасно.
— Я того же мнения, чиппева. Там индеев, верно, тьма-тьмущая, пройти мимо них будет нелегко. Что ты думаешь на этот счет?
— Пройдем ночью. Иначе нельзя. Когда не видно, тогда не видно. Там много перекатов. Перекаты — это хорошо, они нам могут помочь. Вода шумит, каноэ не слышно. Думаю там взять скальп. Потаватоми там будет много, если я скальпа не сниму, плохо это. А вы остановитесь и спрячьтесь получше, а, Бурдон?
Уверенный хладнокровный тон, каким Быстрокрылый Голубь выкладывал бортнику свои ужасные планы, попутно интересуясь и его намерениями, имел то положительное значение, что внес успокоение в смятенную душу бортника: если столь опытный человек, как чиппева, преспокойно рассуждает о том, что он собирается предпринять в ближайшем будущем, значит, опасность не так уж велика. Побеседовав еще немного с индейцем, Бурдон поспешил к Марджери — поделиться с ней своим оптимизмом.
Сестры в это время готовили завтрак. Они обходились без огня, опасаясь, как бы поднимающийся над вершинами деревьев дым не выдал их с головой. Ведь сколько бедолаг были обнаружены в их тайных убежищах из-за предательского дыма! Его можно не только увидеть с большого расстояния, но и определить, что является его источником — костер, когда дым поднимается клубами, или домашний очаг, источающий аккуратные столбики дыма. Их никак не спутаешь с облаками дыма, плывущими над горящей прерией. Наши беглецы настолько боялись разводить огонь, что стряпали только по ночам, тщательно загораживая костер, и тушили его задолго до наступления дня. У них всегда имелось в запасе холодное мясо, а не будь его, они бы прожили на ягодах, а то бы и поголодали: все лучше, чем попасть в плен.
После того как наши путники удовлетворили голод, следующим естественным шагом было подкрепить свои силы сном после трудовой ночи. Быстрокрылый Голубь, покончив с едой, — а ел он, как все индейцы, непомерно много, и хотя поглощал невероятное количество оленины, ничто, казалось, не могло его насытить, — улегся на дно своего каноэ и заснул. Так же поступили и его товарищи, и спустя полчаса после окончания трапезы весь лагерь погрузился в глубокий сон. Часового не выставили, считая это излишним.
Кто тяжело работает, спит крепко. Много часов подряд лагерь пребывал в объятиях Морфея, но стоило Быстрокрылому Голубю пошевелиться — и все немедленно вскочили на ноги. День клонился к вечеру, пора было подумать о еде перед утомительным переходом. Трапеза и все необходимые приготовления к старту были закончены еще до захода солнца, а после него лодки прошли расстояние, представлявшееся безопасным при свете дня, и у выхода из бухточки стали в ожидании темноты. Гребцы воспользовались вынужденной паузой и обсудили предстоящий этой ночью маршрут.
Едва вечер отбросил свои тени на реку и ее окрестности, как беглецы пустились в путь. Ночь выдалась облачная и темная, плыли все время посреди лесов, так что опасаться было почти нечего.
Как и накануне, досадно много времени отнимали стремнины, которые приходилось проходить волоком. К счастью, Бурдону доводилось так часто плавать в верховьях и низовьях реки, что он изучил все ее извилины и неплохо справлялся с ролью лоцмана. Он взял командование на себя, и к полуночи основные препятствия этого маршрута были преодолены.
Едва забрезжил рассвет, как Быстрокрылый Голубь нашел опять же подходящий залив, разумеется опять же среди болота, и компания обосновалась там на дневной отдых. Так миновали благополучно четверо суток — ночи на реке, дни — на болотах. Чиппева с поразительной точностью рассчитал протяженность переходов и требуемое для них время, ни разу не допустив ни малейшей оплошности. Каждое утро они точно в нужное время подходили к месту, пригодному для того, чтобы служить им убежищем; и каждый вечер они к заходу солнца были уже готовы к отплытию. Наконец было пройдено почти все необходимое расстояние, и до устья оставалось часа два гребли. В ночь до этого беглецы заметили на берегу в нескольких местах следы пребывания индейцев, и это понуждало их к повышенной осмотрительности. Особенно после одного случая, когда они были так близки от смертельной опасности, что о нем стоит рассказать.
На участке реки, обрамленной с обеих сторон густыми, как нигде выше, лесами, Быстрокрылый Голубь услышал впереди себя голоса: один индеец просил другого перевезти его на противоположный берег. Отступать было поздно, определить с точностью, близко говорят или далеко — невозможно, и чиппева счел наиболее разумным всем трем лодкам сплотиться и проплыть мимо места, где, вероятно, даже правильнее сказать — наверное, находились враги. Маневр выполнялся с величайшей осторожностью и увенчался успехом, но ведь какому риску они подвергались! Лодкам чудом удалось проскочить незамеченными, хотя в какой-то момент Бурдону показалось, что голоса переговаривающихся индейцев раздаются в ста футах от него. Происшествие заставило беглецов вести себя еще осторожнее: ведь их преследователи должны были пребывать в заблуждении, будто ниже по течению белых нет.
В это утро на берег высадились раньше обычного: до устья Каламазу было рукой подать, но, продолжая путь, каноэ рисковали достигнуть его уже засветло. Этого никак нельзя было допустить, прежде всего потому, что индейцам ни в коем случае не следовало знать, каким курсом они идут. Выяснив, что ускользнувшие от них жертвы находятся на озере Мичиган, вожди могут направить через перешеек сухопутные отряды, а они, достигнув прежде Бурдона районов Сагино, например, или мыса Пойнт-о-Баркnote 158 на озере Гурон и устроив засады у берегов, вблизи которых почти неизбежно должны будут проплыть белые, добьются-таки своего. Поэтому Бурдон считал чрезвычайно важным скрывать от индейцев, в каком направлении они двинутся по озеру, хотя не сомневался, что лодкам дикарей за ними не угнаться. Последние не очень умело управлялись с парусом, бортник же в обращении со своим каноэ из коры достиг такого совершенства, что никакой ветер его не страшил. Бурдона нельзя было назвать моряком в общепринятом значении этого слова, но свое суденышко, его причуды и возможности, он знал досконально и в искусстве управления им не имел себе равного.
На сей раз пришлось высадиться не на болоте — из-за отсутствия такового на нужном расстоянии от
