которому лежал наш путь. После долгих пререканий мне удалось убедить моего спутника в неразумности его намерения — он порывался для начала поколотить юриста. В конце концов мы порешили на том, что он сразу же представится сыном миссис Уэтмор и потребует объяснений в этом своем качестве, которое, несомненно, давало ему все основания для такого требования.
— Знаю я этих ростовщиков, Майлз, — сказал помощник. — Они вроде тех, что в ломбардах, и да помилует их Бог, потому что я их не жалую. Мне приходилось в свое время отдавать в залог часы или квадрант — какие же гроши получаешь за все свое имущество! Да, да, я сразу сообщу старому джентльмену, что я Ван Дюзер Олоф Марбл Уэтмор Мозес, или как там меня зовут, и буду отстаивать свое право так, что он еще подивится; но что тем временем будешь делать ты?
И тут мне пришла в голову мысль, что если я попрошу Марбла прибегнуть к небольшой хитрости, то, может быть, мне удастся остановить его в его желании применить кулачное право, чего я все еще немного опасался, — как я знал, к тому у него была сильная природная склонность. С этой целью я и придумал следующий план.
— Вы просто представите меня как мистера Майлза Уоллингфорда, — сказал я, — но так официально, чтобы этот мистер Ван Тассел вообразил, что я в некотором роде юрист, тогда нам, быть может, удастся внушить ему страх и будет легче заставить его принять наши условия. Только не говорите ему прямо, что я юрист, поскольку это неправда, и будет неловко отступать, когда выяснится истина.
Марбл воспринял эту идею, и, кажется, она ему даже понравилась, хотя он заявил, что нельзя сыграть юриста и не приврать при этом и что вообще «правда слишком хороша для какого-то там проклятого ростовщика», однако я научил его, о сказать, к тому времени, как мы добрались до цели; мы полн^
Сквайр Ван Тассел, как все называли этого человека, испытующе оглядел нас, когда мы вошли, без сомнения, затем, чтобы уяснить себе, не явились ли мы занять у него денег. Я бы мог сойти за будущего должника, поскольку я стремился выглядеть серьезным и задумчивым, но я готов был поручиться, что никто не принял бы Мозеса за человека, пришедшего с такой целью. Он больше походил на посланца дьявола, явившегося требовать уплаты денег по договору, подписанному кровью, когда роковой день расплаты наконец настал. Мне пришлось дернуть его за рукав, чтобы напомнить ему о нашем соглашении, не то, боюсь, юристу крепко досталось бы от Марбла и слов приветствия он бы так и не услышал. Намек мой возымел действие, и Марбл позволил хозяину конторы начать разговор.
У сквайра Ван Тассела была наружность скупца. Он как будто даже недоедал, хотя такой вид был скорее следствием конституции, чем недоедания. На носу у него сидели очки в черной оправе, и он, как это часто бывает, смотрел поверх них на все, что находилось на некотором расстоянии от него; это придавало ему вид еще более недоверчивый, нежели тот, что он имел от природы. Роста он был небольшого, на вид ему было лет шестьдесят: тот возраст, когда накопление денег начинает приносить столько же страдания, сколько довольства, ибо на этом этапе жизни нельзя не предвидеть исхода своих суетных прожектов. Однако всем известно, что из всех страстей алчность последней оставляет душу человека.
— К вашим услугам, господа, — начал юрист весьма вежливо, — к вашим услугам, прошу садиться. — После этого приглашения мы все уселись. — Какой приятный вечер, — сказал Ван Тассел, разглядывая нас еще более пристально поверх очков, — да благоприятная для урожая. Если войны в Европе про
— Пожалуй что, — брякнул Марбл, — особенно если брать фермы вдов и сирот.
Такой неожиданный ответ несколько удивил сквайра. Он снова пристально посмотрел на каждого из нас поверх очков, а затем спросил вежливо, но властно:
— Могу я узнать ваши имена и цель вашего визита?
— Конечно, — сказал Марбл. — Это резонно, и это ваше право. Мы не стыдимся ни наших имен, ни того, зачем пришли сюда. Что касается последнего, мистер Ван Тассел, вы узнаете об этом скорее, чем вам бы этого хотелось, но начнем с начала: этот джентльмен рядом со мной — мистер Майлз Уоллингфорд, близкий друг старой миссис Уэтмор, которая живет там у реки на ферме, называемой Уиллоу-Гров, он помогает ей в разных щекотливых делах; сквайр Уоллингфорд, сэр, ее друг и мой друг, и я с большим удовольствием представляю его вам.
— Я рад видеть джентльмена, — ответил Ван Тассел, снова взглянув на меня, в то же время он бросил взгляд на алфавитный список адвокатов и поверенных, чтобы узнать, какое место я занимаю среди них. — Очень рад видеть джентльмена, который весьма недавно начал практику, как я могу предположить по вашему возрасту и по тому, что я не припомню вашего имени.
— Все имеет свое начало, мистер Ван Тассел, — ответил я с невозмутимостью, которая, как я видел, не понравилась старому ростовщику.
— Совершенно верно, сэр, и я надеюсь, что ваш будущий успех сполна возместит столь позднее начало практики. Ваш спутник больше похож на моряка, нежели на юриста. — Это было правдой, нельзя было ошибиться относительно личности арола, я же надел пиджак, когда собирался сойти на берег. —
— Это мы еще посмотрим, сэр, — ответствовал Марбл. — с ^
— Это так необычно и странно, господа, я, право, не знаю что и думать. Имеет ли ваш визит какое-либо отношение к миссис Уэтмор, ее ферме или закладной, по которой я недавно лишил ее права выкупа имущества?
— Имеет, сэр, и я сын этой миссис Уэтмор — да, сэр, единственный отпрыск этой доброй старушки.
— Сын миссис Уэтмор! — воскликнул Ван Тассел удивленно и встревожено. — Я знал, что у нее был сын, но мне всегда говорили, что найти его не представляется возможным. Я не вижу в вас, сэр, никакого сходства ни с Джорджем Уэтмором, ни с Китти Ван Дюзер.
Это было не совсем так. Что касается Джорджа Уэтмора, те, кто знал его в зрелости, впоследствии говорили, что Марбл был очень похож на него, а сам я в его гримасах и в выражении его лица в те минуты, когда оно принимало благодушную мину, находил сильное сходство с кроткими чертами его престарелой матери. По всей вероятности, этой похожести нельзя было бы обнаружить, не зная об их родстве, но, зная о нем, было трудно не заметить сходства.
— Никакого сходства! — повторил Марбл тоном человека, готового ссориться по малейшему поводу. — Откуда взяться какому-нибудь сходству после той жизни, которой я жил? Сначала меня забрали у матери, когда мне не было и десяти дней от роду. Потом положили на могильную плиту — так, чтобы немного приободрить, после чего отправили в сиротский дом. Я сбежал оттуда, когда мне было десять лет, я был матросом на военном корабле, матросом на капере, контрабандистом, помощником капитана, капитаном и всей командой сразу, — короче, всем, не был только мятежником и пиратом. Я был треклятым отшельником, мистер Ван Тассел, и если такая жизнь не способна стереть человеческие черты с чьего бы то ни было лица, то лицо это так же неизменно, как чеканка на золотой монете.
