который столь неожиданно присвоил себе временную власть в стенах аббатства Святой Руфи, так же внезапно исчез, Гриффит распоряжался один, ни с кем не советуясь. Он ни разу не обратился к Барнстейблу, и было видно, что между молодыми людьми произошла серьезная размолвка и что — по крайней мере, сейчас — их дружба нарушена. Действительно, только присутствие Сесилии и Кэтрин удерживало Гриффита от ареста непокорного подчиненного. А Барнстейбл, хотя и чувствовал свою вину, все же был очень обижен и только из уважения к возлюбленной сдерживал негодование, которым пылала его уязвленная гордость. Тем не менее оба они разумно действовали в одном направлении, хотя и делали это не уговариваясь. Первой целью обоих молодых людей было обеспечить посадку в шлюпки прекрасных сестер. И Барнстейбл незамедлительно проследовал к шлюпкам, чтобы ускорить приготовления, необходимые для приема таких необычных пленниц. В десанте, возглавляемом лоцманом, участвовали настолько значительные силы, что на море были спущены все шлюпки фрегата, которые теперь в ожидании возвращения отряда держались за полосой прилива. Барнстейбл громко окликнул командовавшего этой флотилией офицера, и через несколько минут команды катеров, баркасов, яликов и разных других вспомогательных военных судов уже деятельно хлопотали на берегу. Если бы спросили самих немного трусивших дам, они выбрали бы наикрупнейшую шлюпку фрегата, но Барнстейбл решил, что она недостойна его гостей, и потребовал предоставить им длинный и низкий личный катер капитана Мансона, считавшийся особо почетным судном. Пятьдесят человек были назначены для переноса катера на песок, и вскоре полковника Говарда и его воспитанниц известили, что маленькое судно готово принять их на борт. Мануэль со своим отрядом морской пехоты расположился на вершинах скал, где он расставлял пикеты и часовых и принимал все предписанные военной наукой меры для прикрытия посадки на суда. Здесь же, под охраной часовых, находились все остальные пленники, в том числе слуги из аббатства и солдаты Борроуклифа. Полковник Говард и капитан Борроуклиф, в сопровождении дам и их служанок, спустились по скалистой тропинке к берегу и стояли в бездействии на песке, когда было объявлено, что им пора отправляться.

— Где же он? — спросила Элис Данскомб, озираясь, словно она ожидала найти кого-то среди окружавших ее людей.

— О ком вы говорите? — спросил Барнстейбл. — Мы все здесь, и катер готов.

— Неужели он увезет меня… даже меня из мест, где я провела детство, из страны, где я родилась и к которой привязана всей душой?

— Я не знаю, о ком вы говорите, сударыня, но если о мистере Гриффите, то вот он стоит, позади той группы моряков.

Услышав свое имя, Гриффит подошел к дамам и впервые, с тех пор как они покинули аббатство, обратился к ним.

— Надеюсь, меня хорошо поняли, — сказал он, — и мне незачем повторять, что ни одна женщина не должна считать себя пленницей. Если же кто-либо из вас добровольно решит ступить на борт нашего корабля, то даю слово офицера — вы найдете там приют и защиту.

— В таком случае, я не поеду, — заметила Элис.

— Да и зачем вам ехать? — сказала Сесилия. — Вас не связывают никакие узы. (Слушая ее, Элис продолжала искать глазами кого-то среди присутствующих.) Возвращайтесь, мисс Элис, в аббатство Святой Руфи и будьте его хозяйкой до моего возвращения… или, — робко добавила она, — пока полковник Говард не решит иначе.

— Я подчиняюсь вам, милое дитя, но полковник Говард, несомненно, даст указания своему поверенному в Б. позаботиться о его имуществе.

Хозяин аббатства был так сердит на свою племянницу, что охотно промолчал бы, но как человек хорошо воспитанный он не мог не ответить на скромный вопрос Элис Данскомб, такой честной и верной подданной.

— Я отвечу, но только из уважения к вам, мисс, — сказал он. — Я предпочел бы оставить двери и окна аббатства Святой Руфи настежь отворенными в качестве печального памятника действиям мятежников, а потом, когда конфискованные поместья руководителей этого гнусного бунта по приказанию короля будут продаваться с молотка, потребовать за их счет вознаграждения за понесенные убытки. Но вы, мисс Элис, заслуживаете всяческого уважения, какого женщина вправе требовать от джентльмена. Поэтому будьте добры написать моему поверенному, чтобы он опечатал все мои бумаги и переслал их министру его величества. В них нет ничего изменнического, сударыня, и они заслуживают официальной защиты. Дом и большая часть обстановки, как вам известно, принадлежат тому, у кого я взял их в аренду, и настоящий владелец, я полагаю, не замедлит позаботиться об охране своих интересов. Целую вашу руку, мисс Элис, и надеюсь, что мы еще встретимся в Сент-Джеймсском дворце. Королева Шарлотта, я уверен, вознаградит вас по заслугам. Она не может не оценить вашу преданность.

— Здесь я родилась в скромной среде, здесь я жила и здесь я надеюсь спокойно умереть, — кротко ответила Элис. — Если у меня и были радости за последние годы, кроме тех, которые каждый христианин черпает в своих повседневных обязанностях, я находила их, мои милые подруги, только в вашем обществе. Но такое общество в этом глухом уголке королевства было слишком драгоценным благом, чтобы оставаться неомраченным. И теперь настало время, когда на смену удовольствиям придут печальные воспоминания. Прощайте, мои юные подруги! Уповайте на того, в чьих глазах король и крестьянин, европеец и американец — все равны, и мы встретимся вновь, хотя, наверное, это будет уже не на здешнем острове и не на вашем обширном континенте!

— В первый раз, — сказал полковник Говард, подходя к ней и ласково беря ее за руку, — слышу от вас такое неразумное суждение, мисс Элис Данскомб! Можно ли предположить, чтобы господь, разделив человечество на сословия, сам отрицал это неравенство! Прощайте, но я уверен, что, если бы время позволило нам объясниться, разница между нашими взглядами оказалась бы не так уж велика.

Элис, по-видимому, не сочла эту тему достойной дальнейшего обсуждения в такую минуту, ибо она ласково простилась с полковником, а затем обратилась к дамам. Сесилия расплакалась на плече любимой подруги, взволнованная и огорченная предстоящей разлукой. Кэтрин тоже тепло обняла Элис, ибо при всей ее ветренности ей так подсказывало сердце. Они молча попрощались, а затем, освободившись из объятий мисс Данскомб, девушки одна за другой направились к катеру. Полковник Говард не поспешил опередить своих воспитанниц, чтобы помочь им сесть в шлюпку. Это сделал Барнстейбл, а когда он усадил дам и их служанок, то обратился к джентльменам:

— Шлюпка ждет вас!

— Итак, мисс Элис, — с горькой иронией сказал Борроуклиф, — наш уважаемый хозяин дал вам поручение к своему поверенному. Прошу вас оказать подобную услугу и мне, написав рапорт командиру округа. Вы должны рассказать ему, каким болваном… нет, употребляйте самые ясные выражения и напишите ему, каким ослом оказался в этом деле капитан Борроуклиф. Вы также можете рассказать, в качестве вставного эпизода, как он играл в прятки с одной молодой девицей, сторонницей мятежников, и при этом совсем опростоволосился!.. Пойдем, мой достойный хозяин, или скорее товарищ по несчастью, я следую за вами, как обязывает меня долг.

— Подождите! — крикнул Гриффит. — Капитан Борроуклиф не должен садиться на катер.

— Как, сэр?! Неужели вы хотите отправить меня вместе с рядовыми? Разве вы забыли, что я имею честь служить по патенту его величества короля британского и что…

— Я не забыл ничего, что приличествует помнить джентльмену, капитан Борроуклиф. И среди прочего я помню, как благородно вы держали себя со мной, когда я был вашим пленником. В ту же минуту, когда будет обеспечена безопасность моего отряда, не только вы, но и ваши солдаты получат свободу.

Борроуклиф вздрогнул от удивления, но он был настолько огорчен разрушенными видениями славы, которые так пленительно витали перед ним в последние дни, что даже не поблагодарил достойным образом своего противника. Усилием воли овладев своими чувствами, он стал прогуливаться по берегу, тихонько насвистывая что-то игривое.

— Итак, — воскликнул Барнстейбл, — все наши пленники на местах! Шлюпка ждет только офицеров.

Гриффит отвернулся и, не сказав ни слова, с надменным видом отошел прочь, как бы считая ниже своего достоинства разговаривать с бывшим приятелем. Барнстейбл постоял неподвижно из уважения к старшему офицеру — никакая гневная вспышка не могла поколебать в нем эту привычку, — но, заметив, что Гриффит не намерен возвращаться, молодой лейтенант сел в катер, который, имея команду на борту, уже