ни их смысл, ни задачи, которые решала полиция.

Когда пришла информация об убийстве на Перселл-стрит, чиф попросил диспетчера повторить поступившее донесение. Кодовая цифра один означала убийство одного из коммунаров, и Хармильо предположил, что это ошибка. Однако диспетчер повторила цифру, сделав на ней упор. Хармильо включил мигалку, но не сирену, и помчался на место преступления.

Два черно-белых патрульных автомобиля уже стояли у дома Бенедетто. Когда Хармильо выбирался из машины, из-за угла дома появился патрульный, Мартин Данн, и поспешил к нему.

– Кто убит? – спросил Хармильо.

– Двойник. Дениз Бенедетто.

– Как?

– Застрелена. Множественные пулевые ранения.

– Ты уверен, что она мертва?

– Кто-то знал, что для этого нужно. В нее всадили как минимум восемь пуль. Может, и больше. Возможно, всю обойму на десять патронов. Убийца действовал методично.

Вновь сев за руль, чиф Хармильо попросил диспетчера проверить, сколько человек проживало в доме Бенедетто.

Ответ поступил незамедлительно: Лоренс Бенедетто, его жена Дениз и пятилетняя дочь Кристина. Лоренс Бенедетто, точнее, его двойник, находился на боевом посту в энергетической компании. Ребенок оставался в доме с двойником матери.

Кристина не была двойником. За исключением Ариэль Поттер, которая была не просто двойником, но и уникальным Строителем – горожан моложе шестнадцати лет замещать не собирались. Ради эффективности и из уважения к философии Создателя, все дети предназначались для переработки Строителями, некоторые в этот день и в последующий, но большинство в четверг, названный детским днем.

Хармильо вошел в дом Бенедетто в тот самый момент, когда патрульные Данн и Капоника спускались по лестнице со второго этажа.

– Здесь должен быть ребенок. Маленькая девочка.

– В доме девочки нет, – ответил Капоника.

Хармильо подумал о Брюсе Уокере и Тревисе Ахерне, о Намми О’Бэнноне и этом бродяге Лиссе. Они к случившемуся отношения не имели.

Он побежал к патрульной машине и по радио распорядился выставить блокпосты на всех дорогах чуть дальше административной границы города.

Коммунарам-операторам на телефонной станции приказал отключить проводную связь, как местную, так и междугородную. Мобильная связь в пределах Рейнбоу-Фоллс продолжила работу, но ретрансляторы, передающие сигнал за пределы города, обесточили. Отключили и кабельное телевидение, обеспечивающее доступ в Интернет.

И теперь им предстояло найти стрелка, разрядившего пистолетную обойму в двойника Дениз Бенедетто. И найти быстро.

В ресторане Долли Сэмплс и Лорин Рудольф стояли у стойки бара и беседовали об уменьшении объема груди хирургическим способом, когда из-за синего бархатного задника на сцену вышел красивый молодой человек.

Бар не работал. Прихожане приносили еду, которую могли есть все, но те, кто хотел выпить, сами заботились о себе.

Из-за внушительных размеров груди последние три или четыре года у Лорин болела спина и шея. Ей также не нравились взгляды, которые бросали на нее не в меру дерзкие мужчины. Основываясь только на том, что видели их глаза, они, похоже, думали, что она слаба на передок, хотя на самом деле Лорин была верной женой, и ее самые серьезные проступки состояли в том, что иногда она смотрела дневные ток-шоу, в которых приглашенные ведущими женщины признавались, что спали с зятьями, а мужчины средних лет мечтали лечь под нож хирурга, чтобы стать молодыми женщинами и танцевать в Вегасе.

Ее муж, Нельсон, не возражал против хирургического вмешательства, даже поддерживал эту идею. Он говорил, что женился на ней не из-за размера бюстгальтера. «Козочка моя, к алтарю меня привели твои синие глаза, твое жаркое и доброе сердце. Оставь ровно столько, чтобы удержать тебя на плаву, если ты свалишься в реку».

Лорин боялась ложиться под нож. Вдруг что-то пойдет не так, и кто тогда будет поднимать двоих детей и ухаживать за ее матерью-инвалидом? Кроме того, она думала, что это, возможно, неправильно, обращаться к пластическому хирургу, чтобы изменить данное Господом тело. Не грешно, конечно, но неблагодарно.

– Лорин, это глупо, – возразила ей Долли Сэмплс. – Бог дал тебе и аппендикс, но, если происходит воспаление, Он же не ожидает, что ты позволишь аппендиксу лопнуть, и умрешь, как собака.

В этот самый момент красивый молодой мужчина и ступил на сцену, а справа от него появился второй молодой мужчина, такой же красивый, как первый. Тут же к ним присоединилась ослепительно красивая молодая женщина, каких Долли видеть еще не доводилось.

Она указала Лорин на сцену, и у той вырвалось: «Даже Осмонды[45] никогда так хорошо не выглядели. Прямо-таки три ангела».

– Преподобный Фортис ничего не говорил о приглашенных артистах.

– Они определенно артисты, – согласилась Лорин. – Среди обыкновенных людей таких красавцев нет.

– Большинство артистов в подметки им не годится, – добавила Долли. – Готова спорить, и голоса у них потрясающие. По-другому и быть не может. Но где их гитары?

– Не выглядят они, как комики, – заметила Лорин. – Они выглядят, как певцы.

– И я о том же.

Все трое стояли плечом к плечу, широко улыбаясь собравшимся семьям прихожан, и улыбки эти настолько притягивали взгляды, покоряли присутствующих, что разговоры в ресторане быстро стихли. По всему залу прихожане поворачивались, чтобы посмотреть на артистов. Некоторые дети вставали на стулья, чтобы видеть поверх голов взрослых. Люди, которые сидели в кабинках мезонина, поднимались и подходили к ограждению, отделявшему мезонин от основного зала.

Преподобный Фортис появился из-за бархатного задника позади троицы красавцев. Вскинул руки, и в ресторане установилась полнейшая тишина.

– Братья и сестры, – обратился преподобный Фортис к своей пастве, – эти три ягненка Господа пришли, чтобы унести все грехи этого мира. Не бойтесь того, что они говорят или делают, ибо они здесь, чтобы сопроводить вас в новый Иерусалим.

Долли Сэмплс, по-прежнему у стойки, повернулась к Лорин.

– Что он такое говорит? Тебе не кажется, что это бред?

– Да, не похоже на преподобного Фортиса. Голос его, но слова – какой-то вздор.

Трое молодых певцов, которые все-таки певцами не были, сошли со сцены на танцевальную площадку, где прихожане в недоумении расступались перед ними, словно пропускали особ королевской крови.

Ослепительно красивая молодая женщина остановилась перед Джонни Танкредо, по прозвищу Танк, такого здоровенного, что он мог поднять лошадь, и настолько нежного, что лошади эта процедура понравилась бы.

Танк ей улыбнулся, и все застыли в ожидании, как бывало, скажем, на концертах Гарта Брукса, а потом вдруг стало понятно, что молодая женщина уже не улыбается, а зевает. Зевок становился все шире и шире, пока рот не занял большую часть лица, и тут изо рта вылетел рой пчел, который при этом был частью женщины, а не существовал отдельно. Рой этот пробил лицо Джонни Танкредо, вышел из затылка и подтащил его к молодой женщине, которая уже перестала быть таковой. После чего Джонни начал разваливаться.

– Да поможет нам Иисус, – выдохнула Долли, полезла в сумочку и вытащила кольт тридцать восьмого калибра.

Лорин достала из своей сумочки пистолет «СИГ П-245»[46].

– Восславим Господа, выведите отсюда детей.