слезами и стал умолять ее вернуть их, Кэтрин успокоилась.

И как только она могла такое подумать, размышлял Бруно, поднимая гантели к плечам и вновь опуская их. Ведь у нее был ключ от двери в земле. Она всегда могла отпереть ее и загнать его туда. Перед могуществом этого ключа все его бицепсы и трицепсы ничего не значили.

Тогда-то Кэтрин и сказала в первый раз, что владеет тайной возвращения с того света. Пусть знает, что она и оттуда станет зорко следить за ним. И если он будет неправильно вести себя – пренебрежет осторожностью и позволит другим догадаться о его нечеловеческом происхождении, – она вернется, чтобы подвергнуть его суровому наказанию. Кэтрин тысячу и один раз предупреждала его об этом. Пусть только посмеет нарушить уговор – она встанет из гроба и загонит его в жуткую земляную яму. Запрет дверь и оставит его там навсегда.

Однако теперь, на пыльном чердаке, машинально поднимая и опуская гантели, Бруно вдруг усомнился. Правда ли, что она обладает сверхъестественной силой? Знает, как возвращаться с того света? Или то был просто блеф и она обманывала его, потому что боялась? Боялась, что он станет большим и сильным и однажды свернет ей шею. Не была ли байка о чудесном воскресении страховкой против его возможного намерения убить ее и навсегда обрести свободу?

Голова Бруно пухла от вопросов, но он был не в состоянии не то что найти ответы, но даже как следует подумать. В мозгу вспыхивали и гасли обрывки мыслей. Сомнения возникали – и тотчас забывались.

Зато к нему вернулись прежние страхи. Они оказались более устойчивыми. Бруно вспомнил Хилари- Кэтрин, ее последнюю реинкарнацию и то, что необходимо разыскать ее прежде, чем она сама настигнет его.

Он задрожал.

Гантели с грохотом повалились на пол. Затрещали доски.

– Сука! – со страхом и злостью вырвалось у него.

Белая кошка лизнула руку своей хозяйки.

– Лео и Кэтрин придумали целую легенду, как объяснить появление ребенка, – продолжала Рита Янси. – Они решили не признаваться, что это ее родное дитя. Иначе пришлось бы указать пальцем на предполагаемого отца и послать в тюрьму ни в чем не повинного человека из числа ее воздыхателей, которых и в помине не было. Старик не желал ни с кем делиться. У меня просто мурашки по коже. Какая сволочь станет насиловать четырехлетнюю дочь? Она даже не понимала, что происходит. И как может взрослый мужчина испытывать влечение к такой крошке? Если бы я издавала законы, я бы таких кастрировала. Или еще похуже. Да. Говорю вам, это вызывает у меня отвращение.

Джошуа воспользовался небольшой паузой, чтобы задать вопрос:

– Почему же они не сказали, что Кэтрин изнасиловал какой-нибудь иммигрант из сезонных рабочих? Дали бы полиции какое-нибудь придуманное описание. А если бы даже и попался похожий бродяга, не располагающий алиби, она всегда могла сказать, что это не он.

– Верно, – поддержал Тони. – Большинство дел об изнасилованиях остаются нераскрытыми.

– Кажется, я понимаю, почему Кэтрин не приняла такую версию, – вмешалась Хилари. – Ей пришлось бы терпеть бесконечные унижения. Многие считают, что всякая изнасилованная женщина сама на это напрашивалась.

– Это правда, – согласился Джошуа. – Я всегда говорил, что большинство мужчин – олухи. Но жители Санта-Елены отличаются относительной широтой взглядов. Никто не стал бы упрекать Кэтрин. Или почти никто. Конечно, изредка ей пришлось бы сталкиваться с каким-нибудь хамом, но с течением лет она завоевала бы всеобщее уважение. Мне кажется, это было бы куда проще, чем городить ложь насчет Мэри Гантер и потом всю жизнь ее поддерживать.

Миссис Янси почесала кошке брюшко.

– Лео не хотел сваливать ее беременность на мифического насильника, потому что в этом случае не обошлось бы без вмешательства полиции. Он сам принадлежал к авторитарному типу и верил в могущество полицейских гораздо больше, чем они того заслуживали. Боялся, что они сразу почуют неладное. Не хотел привлекать внимания к своей особе: вдруг копы пронюхают, как обстоят дела на самом деле. И не собирался садиться в тюрьму за растление малолетней.

– Это вам Кэтрин сказала? – удивилась Хилари.

– Совершенно верно. Как я уже говорила, она всю жизнь страдала от позора, который на нее навлек отец. Ей было необходимо выговориться и как бы очиститься. Так или иначе, Лео был убежден, что, если Кэтрин удастся скрыть беременность и обвести вокруг пальца жителей Санта-Елены, он будет в безопасности. И у него родился план: выдать ребенка за незаконнорожденное дитя несчастной подруги Кэтрин по колледжу.

– Выходит, это отец заставлял ее таскать обручи, – с огромной жалостью проговорила Хилари. – Ради своего благополучия подверг ее страшной пытке. Значит, это его рук дело.

– Да, – подтвердила миссис Янси. – Она не умела противоречить ему. Привыкла делать все, что он ни скажет. Так случилось и на этот раз. Она стала надевать обручи и села на диету – как это ни было больно и мучительно. Ей и в голову не приходило ослушаться. Что вовсе не удивительно, если знать, что на протяжении двадцати с чем-то лет он только и делал, что ломал ее личность.

– Но она училась в колледже, вдали от дома, – вспомнил Тони. – Это ли не попытка обрести свободу?

– Отнюдь, – возразила миссис Янси. – Это была идея Лео. В 1937 году ему нужно было уехать на семь-восемь месяцев в Европу – распродать остатки своего прежнего имения. Он предвидел начало Второй мировой и не хотел нести убытки. Ему также не улыбалось брать с собой Кэтрин. Я полагаю, он хотел совместить приятное с полезным. Лео был гиперсексуален. А по слухам, в некоторых европейских борделях чего только не выделывают, каких только извращений. Вонючий старый козел! Кэтрин стояла бы у него на дороге. Вот он и решил пока отправить ее в Сан-Франциско и поселить у знакомого торговца вином, пивом и всем прочим, что производилось в «Раскидистой кроне».

– Рискованная затея, – задумчиво произнес Джошуа, – отпустить ее от себя на столь долгий срок.

– Очевидно, Лео так не считал, – парировала миссис Янси. – И оказался прав. В течение всех тех месяцев, что его не было, Кэтрин ни разу не вышла из повиновения, не задумалась о том, что он с ней сделал и продолжает делать. Ей даже не пришло в голову с кем-нибудь поделиться. Это была сломленная душа, говорю вам. Настоящая рабыня. Да, это подходящее слово. Он поработил ее, хотя и не так, как негра на плантации. Умственно и эмоционально. И когда он вернулся из Европы, она безропотно оставила колледж. У нее не было сил сопротивляться. Даже помыслить об этом.

Каминные часы пробили два раза. Потолок отозвался негромким эхом. Джошуа откинулся в кресле – бледный, с темными кругами вокруг глаз. Даже пышная белоснежная грива обвисла; во всяком случае, так показалось Хилари. Он старел на глазах.

Девушка понимала его чувства. Семейная история Фраев явилась вопиющим свидетельством жестокости одного человека по отношению к другому. Чем больше они узнавали, тем острее становилось ощущение, словно они вывалялись в грязи. Гнусные открытия следовали одно за другим.

Джошуа пробормотал – как будто обращаясь к самому себе:

– Значит, они вернулись в Санта-Елену и возобновили преступные отношения, а затем допустили оплошность и Кэтрин забеременела – и ни одна живая душа ничего не заподозрила.

– Просто не верится, – поддержала Хилари. – Обычно, если уж приходится лгать, люди придумывают что-нибудь попроще, чтобы не запутаться. Легенда о Мэри Гантер слишком сложна и изощренна. Им приходилось жонглировать дюжиной шаров одновременно. И тем не менее – ни единого прокола!

– Ну, не так уж и «ни единого», – возразила миссис Янси. – Они допустили по меньшей мере два.

– Какие же?

– Например, уезжая в Сан-Франциско, чтобы при моем пособничестве произвести на свет младенца, Кэтрин рассказала соседям, что у Мэри Гантер родился ребенок. Это было ужасно глупо. Со слов Кэтрин выходило, будто Мэри подарила жизнь прелестному дитяти, но неясно было, мальчику или девочке. Ведь Кэтрин не могла знать пол своего будущего ребенка. Вот дуреха! Ей следовало сказать, что ребенок Мэри