автомобили с настоящим «деревом».

Возможно, это было первым признаком того, что эпоха качества, мастерства и истинности обречена уступить дорогу эпохе подделок, спешки и умелой имитации.

Торжественно — а с кем-то и печально — попрощались мы с Джоэлем и Лорой Так, с Глорией Нимз, с Рыжим Мортоном, с Бобом Уэйландом, с мадам Дзеной, с Ирмой и Поли Лорас и с остальными балаганщиками — одним сказали, что отправляемся в небольшую увеселительную поездку, другим — правду. Они пожелали нам удачи и постарались как могли приободрить нас, но в глазах тех, кому была известна истинная цель нашей поездки, мы читали сомнения, страх, жалость и даже ужас. Они не думали, что мы вернемся — или что мы проживем в Йонтсдауне достаточно долго, чтобы выяснить что-нибудь важное о гоблинах или нанести врагу какой-то ощутимый урон.

Всех их одолевала одна и та же мысль, хотя они и не дали ей выйти наружу: «Мы больше никогда не увидим вас».

В три часа мы завернули к трейлеру Скользкого Эдди, расположенному в дальнем углу Джибтауна. Тот уже ждал нас со всем вооружением, взрывчаткой, пентоталом и прочими товарами, которые я ему заказал. Снаряжение было уложено в несколько потрепанных холстяных мешков с завязывающейся горловиной. Мы сунули их в машину с таким видом, словно таскали грязное белье, которое собирались отвезти в автоматическую прачечную.

Райа согласилась сидеть за рулем в течение первого перегона на север. Моей обязанностью было ловить хорошую рок-н-ролльную радиостанцию в приемнике, пока накручиваются мили.

Но не успели мы даже съехать с дорожки перед трейлером Скользкого Эдди, как он наклонился и сунул свою пергаментно-жесткую физиономию в открытое окошко с моей стороны. Дыхание, настоянное на сигаретном дыму, вырвалось из него вместе с сухим хрипением:

— Если вы там поссоритесь с законом и если они захотят узнать, где вы приобрели то, чего бы вам не следовало иметь, — я надеюсь, вы поступите как достойные балаганщики и не приплетете к этому делу меня.

— Разумеется, — резко ответила Райа. Ей открыто не понравился Скользкий Эдди. — Зачем оскорблять нас, вообще поднимая эту тему? Мы что, похожи на парочку профессиональных предателей, которые готовы бросить своих собратьев в костер, лишь бы самим согреться? Мы люди стойкие.

Эдди по-прежнему искоса глядел на нас через окно, не вполне удовлетворенный ответом. Он будто чуял, что Райа и в самом деле была раньше предателем своего племени. А ее реакция на его подозрение была вызвана, возможно, не столько неприязнью к нему, сколько чувством вины, от которой она еще не очистилась до конца.

Эдди продолжал:

— Если у вас все сложится нормально — куда бы вы ни направлялись и что бы ни затевали — и если вам однажды снова понадоблюсь я для закупок, — можете обращаться без колебаний. Но если дела пойдут плохо, я вас больше не желаю видеть.

— Если дела пойдут плохо, — так же резко ответила Райа, — ты нас и не увидишь никогда.

Его выгоревшие янтарные глаза моргнули — сперва в ее сторону, затем в мою. Я готов был поклясться, что услышал, как его веки двигаются вверх и вниз с тихим, металлическим, скрежещущим звуком — точно заржавленные детали какого-то механизма, трущиеся одна о другую. Он хрипло вздохнул — я почти ожидал, что с чешуйчатых губ слетит облачко пыли, однако мне в лицо ударила всего лишь еще одна прогорклая волна табачного запаха. Наконец он сказал:

— Мда. М-да... сдается мне, что я и вправду вас никогда больше не увижу.

Райа вырулила с дорожки. Все это время Скользкий Эдди смотрел нам вслед.

— Как он тебе показался? — спросила она меня.

— Крыса пустыни, — ответил я.

— Нет.

— Нет?

Она ответила:

— Смерть.

Я поглядел на удаляющуюся фигуру Скользкого Эдди.

Неожиданно — возможно, он пожалел о стычке с Райей и предпочитал расстаться на более светлой ноте — он расплылся в улыбке и помахал нам рукой. Это было самое худшее, что он мог придумать, — его худое аскетичное лицо, высохшее, как кости, и бледное, как могильные черви, было не создано для улыбок. В этом оскале, похожем на улыбку скелета, я не увидел ни дружелюбия, ни тепла, ни какой бы то ни было радости — только нечестивый голод Старухи с косой.

С этим дьявольским образом, ставшим нашим последним впечатлением от расставания с Джибтауном, путь на северо-восток через Флориду был мрачным, почти унылым. Даже музыка «Бич Бойз», «Битлз», «Дикси Капе» и «Фор сизонз» не могла улучшить нам настроение. Крапчатое небо казалось покрывающей нас шиферной крышей, как будто давящей на мир и грозящей обрушиться прямо на голову. Мы то выезжали из непогоды, то опять въезжали в нее. Временами сверкающий серебром дождь рассекал серый воздух, но светлее не становилось. Дождь делал дорогу словно зеркальной, но из-за него ее покрытие каким-то образом становилось еще чернее. Ручьи расплавленного серебра текли по щебенке придорожных канав, бурлили и пенились над водосточными желобами и дренажными канавками. Когда не было дождя, с ветвей кипарисов и сосен свешивалась тонкая пепельная мгла, придававшая кустарниковому ландшафту Флориды вид торфяников Англии. После наступления темноты мы въехали в туман, местами очень плотный. На том первом отрезке пути мы разговаривали мало, как будто боясь, что все сказанное нами лишь еще больше расстроит нас. Наше настроение было настолько мрачным, что даже прокручиваемый по радио первый хит «Сьюпримз» «Когда свет любви вспыхивает в его глазах» — песня эта вошла в хит-парады полтора месяца назад и была воплощением «развлекухи» — звучал не гимном радости, а поминальной песней. Все остальные мелодии производили на нас то же мрачное впечатление.

Мы поели в унылом придорожном кафе, усевшись в закутке у засиженного насекомыми и побитого дождем окна. Все в меню было либо жареное, либо сильно зажаренное, либо зажаренное в сухарях.

Один из водителей грузовиков, сидящих на табуретках возле стойки, был гоблином. От него исходили психические образы, и Сумеречным Взглядом я разглядел, что он частенько использовал свой танкоподобный грузовик, чтобы гнаться за неосторожными водителями, сталкивая их с пустынных отрезков флоридских дорог — тараня или спихивая в канавы, где они, запертые в машине, как в ловушке, тонули, либо в болота, где липкая зловонная жижа затягивала их. Я ощутил также, что он может стать причиной гибели многих невинных в ближайшие ночи, может, даже этой ночью, но не почувствовал, что он представляет опасность для нас с Райей. Мне захотелось вытащить нож из ботинка, проскользнуть у него за спиной и перерезать ему глотку. Но, помня о предстоящей нам миссии, я сдержал себя.

Где-то в Джорджии мы провели ночь в отделанном вагонкой мотеле возле шоссе, соединяющего штаты, — не потому, что эта гостиница была так уж привлекательна, а потому что усталость внезапно завладела нами в безжизненном пустынном месте, где никаких других удобств найти было нельзя. Матрас был весь в комках, изношенные пружины кровати не давали никакой опоры. Через несколько секунд после того, как погас свет, мы услышали, как по растрескавшемуся линолеуму пола топочут невообразимо крупные водяные клопы. Но мы были слишком измотаны — и слишком напуганы будущим, — чтобы обращать на это внимание. Через пару минут, поцеловавшись, мы уже спали.

И снова мне снился длинный туннель теней, еле-еле освещаемый тусклыми, стоящими далеко друг от друга янтарными лампами. Потолок был низкий. Стены были странным образом груботесаными, хотя я не мог распознать материал, из которого они сделаны. И снова я проснулся, трясясь от ужаса и сдерживая бьющийся в горле крик. И опять, как бы я ни старался, не мог припомнить ничего, что происходило в том кошмаре, ничего, что объяснило бы, почему так бешено и тяжело стучит сердце.

Светящийся циферблат наручных часов показывал десять минут четвертого. Я проспал всего два с половиной часа, но знал, что больше мне в эту ночь не заснуть.

Подле меня, в темноте комнаты, крепко спящая Райа стонала, задыхалась и вздрагивала во сне.

Я задумался — не бежит ли она в эту минуту по туннелю теней, что был и в моем кошмаре.

Я припомнил другой зловещий сон, который мы оба видели прошлым летом: кладбище на холме, лес надгробий. Тот сон оказался вещим. Если нам снова снился один и тот же кошмар, мы можем быть уверены,