Джилли смотрела на Шепа, не зная, как реагировать на его слова.
– Забыл, – продолжил Шеп. – Психотропные вдыхаемые парообразные интоксиканты. Клей, растворители, тормозная жидкость. Психотропные вдыхаемые парообразные интоксиканты. Забыл. Извините.
– Если бы это был наркотик в традиционном смысле этого слова, наверное, Франкенштейн так бы и сказал, – заметил Дилан. – Не думаю, что он бы повторял и повторял –
Официантка принесла по бутылке «Сьерра Невады» для Джилли и Дилана и стакан кока-колы без льда. Дилан снял обертку с соломинки и опустил последнюю в стакан с колой.
Шеперд стал бы ее пить только через соломинку, без разницы, пластмассовую или бумажную. Кола нравилась ему холодной, но кубиков льда в ней он не терпел. Кола, соломинка и лед в одном стакане оскорбляли его, по причинам, ведомым только ему и никому больше.
Дилан поднял запотевший стакан со «Сьерра Невадой»:
– За психотропные интоксиканты.
– Но только не за вдыхаемые, парообразные, – уточнила Джилли.
Дилан обнаружил на стакане слабые психические следы. Возможно, кого-то из сотрудников кухни, определенно официантки. Когда он приказал себе не чувствовать эти следы, новые ощущения исчезли. Он обретал контроль над приобретенным, спасибо субстанции, шестым чувством.
Джилли чокнулась с бутылкой и жадно выпила.
– Ехать нам отсюда некуда, не так ли?
– Разумеется, есть куда.
– Да? И куда же?
– Точно не в Финикс. Это чревато. У тебя выступления в Финиксе, так что они обязательно будут тебя там искать, чтобы узнать, почему Франкенштейн взял именно твой «Кадиллак». Захотят провести анализ твоей крови.
– Эти парни на «Субербанах».
– Это могут быть другие парни, на других автомобилях, но наверняка из одной команды.
– И кто же они, по-твоему? Рыцари плаща и кинжала? Сотрудники тайного полицейского ведомства? Или какой-нибудь корпорации, выдавливающей с рынка конкурентов?
– Они могут быть кем угодно. И необязательно плохишами.
– Они взорвали мой автомобиль.
– Разве я могу об этом забыть? Но они взорвали его лишь потому, что в нем сидел Франкенштейн. А вот в том, что он был плохишом, уверенность у нас есть.
– Они не могут стать хорошими парнями только потому, что взорвали плохиша, – заметила Джилли. – Плохишей иной раз взрывают такие же плохиши.
– Даже очень часто, – согласился Дилан. – Поэтому, чтобы избежать всех этих взрывов, Финикс мы объедем.
– Финикс объедем и двинем куда?
– Думаю, будем держаться второстепенных дорог, поедем на север, где мало городов и людей и нас едва ли будут искать. Может, к национальному парку «Окаменелый лес»[26] . Мы доберемся туда за несколько часов.
– Тебя послушать, так мы обсуждаем отпускную поездку. Я говорю о другом – что мне делать с моей жизнью?
– Ты акцентируешь внимание на общем. Не надо, – посоветовал он. – Пока мы побольше не узнаем о том, что случилось с нами, акцентироваться на общем бессмысленно… становится грустно.
– Так на чем мне тогда акцентироваться? На частном?
– Именно.
Она выпила пива.
– И что ты подразумеваешь под частным?
– Пережить эту ночь и остаться в живых.
– Знаешь, частное у тебя не менее грустное, чем общее.
– Отнюдь. Мы просто должны найти убежище и подумать.
Официантка принесла обед Шеперда.
Дилан заказывал исходя из вкуса младшего брата и некоторых других специфических кулинарных требований Шепа.
– С точки зрения Шепа, – объяснял Дилан, – форма даже более важна, чем вкус. Он любит квадраты и прямоугольники, терпеть не может закругления.
На тарелке лежали два тонких овальных куска мяса в подливе. С помощью ножа и вилки Шепа Дилан подровнял каждый кусок, превратив их в прямоугольники. Переложив обрезки на тарелку для хлеба, разрезал прямоугольники на более мелкие кусочки, каждый из которых Шеп мог сразу положить в рот.
Берясь за столовые приборы, вновь почувствовал гудение психических следов, но усилием воли подавил его, свел на нет.
Ломтики картофеля, которые принесли с мясом, были с закругленными, а не прямыми торцами. Дилан быстро обрезал кончики, превратив каждый ломтик в параллелепипед с прямыми углами.
– Шеп съест и обрезки, – он собрал отрезанные кончики в горку, – но только в том случае, если они будут лежать отдельно.
Морковь, уже нарезанную кубиками, Дилан не тронул. А вот зеленые горошины отделил, смял в лепешку, придал ей прямоугольную форму, потом разрезал на квадраты.
Вместо рогалика Дилан заказал хлеб. Три стороны каждого ломтя были прямыми, четвертая – полукруглой. Он отрезал арку-корочку и положил ее рядом с обрезками мяса.
– К счастью, масло не взбито и не в виде шара. – Он снял фольгу с трех кусочков масла и поставил их на попа рядом с хлебом. – Готово.
Шеперд отложил книгу в сторону, как только Дилан пододвинул к нему тарелку. Взял вилку и нож и принялся за геометрическую трапезу столь же сосредоточенно, как недавно читал Диккенса.
– Это происходит всякий раз, когда он ест? – спросила Джилли.
– Это или что-то похожее. Некоторые блюда требуют иных правил.
– А если ты не будешь устраивать этот спектакль?
– Для него это не спектакль. Привнесение порядка в хаос. Шеп любит, чтобы все было как положено.
– А если ты просто поставишь перед ним тарелку и скажешь: «Ешь»?
– Он не прикоснется к еде, – заверил ее Дилан.
– Прикоснется, если как следует проголодается.
– Нет. День за днем будет отворачиваться от тарелки, пока не потеряет сознание от голода.
Дилан решил, что в ее взгляде сочувствие преобладало над жалостью, когда она спросила:
– Тебе нечасто удается вырываться на свидание, не так ли?
В ответ он лишь пожал плечами.
– Я хочу еще пива, – объявила Джилли, когда официантка принесла обед Дилана.
– Я за рулем, – отказался он от второй бутылки.
– Да, но с учетом того, как ты сегодня вел машину, вторая бутылка пива только пойдет на пользу.
Возможно, он признал ее правоту, возможно – и нет, но решил, что нет нужды себя ограничивать.
– Две бутылки пива, – сказал он официантке.
Когда Дилан принялся есть курицу и блины, не обращая никакого внимания на форму кусков, которые отправлял в рот, Джилли нарушила повисшую над столиком тишину.
– Итак, мы проедем на север пару сотен миль, найдем убежище и подумаем. Только о чем мы будем думать, помимо того, что мы в полной заднице?
– Ну почему ты такая пессимистка!
