предусмотрительного субъекта, как Крейбёнст Вехс. С другой стороны, в чрезмерности заключался весь смысл его философии.

В нижнем ящике тумбы были сложены простые картонные папки. Приклеенные к ним аккуратные ярлыки тоже содержали фамилии — как и вверх, — но без имен. Папки были разложены по порядку, и на верхней значилось крупно «Альме». Кот взяла ее в руки, раскрыла и обнаружила увеличенную копию водительской лицензии, выданной в Калифорнии. На фотографии была изображена привлекательная молодая блондинка по имени Миа Лоринда Альме. Судя по отменному качеству копии, это не был увеличенный ксерокс, сделанный с удостоверения водителя, а оцифрованная электронная версия документа, хранившаяся где-нибудь в банке данных департамента автомобильного транспорта, переданная с компьютера на компьютер по телефонному проводу и воспроизведенная на бумаге с помощью лазерного принтера.

Кроме водительских прав и шести моментальных фотографий Мии Лоринды Альме, сделанных «Поляроидом», в папке больше ничего не было. Первые две были сделаны с очень близкого расстояния. Лоринда была красива. И испуганна.

Этот ящик стола был вехсовским эквивалентом расходной книги.

Еще четыре фотографии Мии Лоринды.

Не смотри!

На двух снимках она была изображена в полный рост. Без одежды. В наручниках. Котай закрыла глаза, но тотчас снова их открыла. Она должна досмотреть до конца, если действительно хочет никогда больше ни от чего не прятаться.

На пятом и шестом снимках молодая девушка была уже мертва, причем на последнем у нее не было лица, которое как будто разворотило и сорвало с костей выстрелом в затылок.

Папка выпала из рок Кот и фотографии разлетелись но полу; негромко шурша они покружились на месте и застыли.

Кот спрятала лицо в ладонях.

Она вовсе не старалась заслониться от страшных снимков. Просто Кот хотела изгнать из памяти воспоминание о ферме близ Нового Орлеана, которому исполнилось уже девятнадцать лет — воспоминание о двух незнакомцах с полистироловым контейнером-холодильником, о револьвере в холодильнике и спокойной аккуратности, с которой женщина по имени Мемфис сделала два смертельных выстрела. Но у памяти были свои законы.

Двое незнакомцев, которые имели дело с Заком и Мемфис и раньше, появились на ферме, чтобы купить наркотики. Их холодильник был набит пачками стодолларовых банкнот. То ли у Зака не оказалось обещанной партии, то ли им с Мемфис захотелось иметь денег больше, чем они могли выручить от этой сделки, Кот не знала. Так или иначе, парочка решила прикончить клиентов и забрать деньги просто так.

После того как прогремели выстрелы, Кот спряталась на сеновале, уверенная, что тетя Мем сейчас убьет их всех. Когда Мемфис и Энне наконец нашли ее, она сражалась с ними до последнего, но ей было только семь чет, и сладить со взрослыми Кот было не под силу. Вспугивая сов, дремавших на стропилах, две женщины, торжествуя, выволокли девочку из загаженного мышами сеновала и отнесли в дом.

К этому времени Зак уже куда-то исчез, забрав с собой оба тела, и Мемфис принялась замывать кровь, пока Энне пыталась влить в дочь порцию виски. Кот не хотела пить и крепко сжимала губы, но мать сказала:

— Милочка моя, ты совсем раскисла! Ради бога, перестань реветь и выпей — одна порция тебе не повредит. Виски — это именно то, что тебе нужно; поверь своей мамочке, она знает. Глоток доброго виски всегда помогает против лихорадки, а то, что с тобой сейчас происходит, это как раз что-то вроде того. Ну, размазня, пей, это не отравлено. Господи, какой же ты иногда бываешь плаксивой! А ну пей, иначе я зажму тебе нос, а Мемфис вольет виски прямо тебе в пасть!! Не хочешь?!! Пей!!!

И Кот выпила это противное виски, а немного погодя проглотила еще одну порцию, запив ее несколькими унциями молока, когда Энне показалось, что ее девочке это нужно. От выпитого голова у нее закружилась, и все вокруг стало казаться каким-то странным, однако успокоиться Кот так и не смогла.

Им — матери и Мемфис — казалось, что она немного пришла в себя, потому что Кот, как опытный рыбак, сумела поддеть свой страх на крючок и затащить его глубоко внутрь — туда, где они не могли его увидеть.

Даже в семилетнем возрасте она уже понимала, что выставлять свой страх напоказ небезопасно, поскольку окружающие могли принять его за слабость. Слабым же в этом мире не было места.

Зак вернулся домой довольно поздно, и от него тоже сильно пахло виски. Он был сильно возбужден, говорил громко и хрипло, много шутил и без повода смеялся. Подойдя к Кот, он обнял ее, чмокнул в щеку и, взяв за руки, попытался заставить танцевать.

— Когда этот козел Боб был у нас в последний раз, — заявил Зак, — я сразу понял, что он не прочь вдарить по маленьким девочкам. Как он смотрел на нашу Котай, ну просто глаз оторвать не мог! А сегодня? Едва он вошел, как сразу раззявил пасть, — язык чуть не до колен, — а зенки аж на лоб полезли! Настоящий педофил-извращенец. В него можно было впустить дюжину пуль, прежде чем он что-нибудь почувствовал бы.

Бобом звали того самого мужчину, который сидел за кухонным столом и разговаривал с Кот. Она хорошо запомнила его красивые серые глаза и то, как он говорил: пристально глядя на Кот, он обращался прямо к ней, и не сюсюкал, как все взрослые, а совершенно искренне и серьезно интересовался, кого она больше любит — котят и щенков, и кем хочет стать, когда вырастет — знаменитой кинозвездой, сиделкой, врачом или кем-то еще. А потом Мемфис хладнокровно выстрелила ему в голову.

— А когда Бобби увидел, как наша Кот одета, — не унимался Зак, — он вообще забыл обо всем на свете!

Действительно, ночь была горячей и сырой, словно на болоте, и мать Кот — незадолго до прихода клиентов — заставила ее вылезти из шорт и майки и надеть желтый купальник-бикини.

«Только трусики, деточка, иначе в этой жаре тебя хватит тепловой удар».

Хотя Кот было всего семь, она, сама не понимая почему, стеснялась ходить с голой грудью. Она спокойно обходилась без верхней части купальника раньше, — взять хотя бы прошлое лето, когда ей было шесть, — к тому же ночь действительно выдалась жаркой и какой-то липкой. Когда Зак сказал, что в том, как она одета, было что-то такое, что заставило Боба забыть об осторожности, Кот ничего не поняла. Много лет спустя, когда она наконец сообразила, в чем здесь суть, и попыталась обвинить свою мать, Энне только расхохоталась ей в ответ.

— Ох, милочка, — сказала она, — не трать понапрасну свой праведный гнев. Мы можем пользоваться только тем, что у нас есть, а у нас, женщин, нет почти ничего, кроме нашего тела. Ты превосходно справилась со своей задачей, отвлекая его. В конце концов, бедный дурачок Бобби не тронул тебя даже пальцем, верно? Он просто поглазел на тебя немножко, только и всего, а Мем тем временем получила возможность достать пистолет. Кроме того, крошка, не забудь, что нам с тобой тоже перепал кусок того пирога, так что некоторое время мы с тобой жили хорошо.

«Но ты использовала меня! — хотелось возразить Кот. — Ты заставила меня стоять прямо перед ним и смотреть, как его голова разлетается на куски, а ведь мне было всего семь!»

Но она промолчала.

И вот теперь, сидя в кабинете Крейбенста Вехса, Кот все еще слышала грохот выстрела и видела, как лицо Бобби взрывается изнутри, и хотя с тех пор прошло почти два десятилетия, картина эта нисколько не поблекла, оставаясь такой же яркой и подробной, как будто все это случилось вчера. Она не знала, что за револьвер использовала Мемфис; единственное, что со временем стало ей очевидно, это то, что патроны, наверняка, были снаряжены тупоконечными мягкими пулями «вадкаттер», которые попадая в цель, деформировались, и потому причиняемые ими повреждения всегда были значительными.

Она отняла руки от лица и поглядела на выдвинутый ящик стола. Вехс использовал папки трех разных форматов и разместил ярлыки ступеньками, так что Кот не оставило труда пройтись по всем фамилиям в ящике. Картонка, помеченная фамилией «Темплтон», лежала довольно далеко от «Альме».

Котай задвинула ящик свирепым пинком ноги.

В кабинете она нашла слишком многое, но ничего такого, что могло бы ей пригодиться.