Пальцы правой руки Скэгга вдруг удлинились на десять дюймов, стали костяными. Кончики заострились, из подушечек вылезли абордажные крючья, чтобы цеплять и рвать.

Френк выстрелил трижды.

Все пули попали в цель. Скэгга отбросило назад, спиной он повалился на металлический пол.

Но поднялся еще до того, как Френк, перезарядив револьвер, защелкнул барабан.

Разразившись маниакальным хохотом, Карл Скэгг двинулся на копа. Обе его руки превратились в костистые лапы со смертоносными когтями. Чтобы запугать противника, Скэгг непрерывно демонстрировал свой контроль над плотью. Пять глаз открылись на груди, все они, не мигая, смотрели на Френка. Рот, полный острых зубов, раззявился на животе, с верхних клыков закапала отвратительная желтая жидкость.

Четыре выстрела вновь сшибли Скэгга с ног, две пули Френк всадил в уже лежащего врага.

Но пока заряжал последние патроны, Скэгг вновь успел подняться.

– Ты готов? Ты готов умереть, коп-трусохвост?

– Да нет же. Мне еще надо внести последний взнос за автомобиль, и очень хочется знать, каково это – быть настоящим хозяином зверя на колесах.

– Ты будешь истекать кровью, как остальные.

– Неужели?

– Ты будешь кричать, как остальные.

– Раз все так одинаково, почему тебе это не надоело? Разве ты не хочешь, чтобы я истекал кровью и кричал иначе, для разнообразия.

Скэгг рванулся вперед.

Френк расстрелял последнюю обойму.

Скэгг упал, вскочил, торжествующе расхохотался.

Шоу отбросил уже бесполезный револьвер.

Глаза и рот исчезли с груди и живота трансформера. На их месте появились четыре крабьи лапки с пальцами, которые заканчивались клешнями.

– Знаешь, в чем твоя беда, Скэгг? – спросил Френк, отступая по железному балкону. – Слишком уж ты рисуешься. Ты бы нагонял больше страха, если в не устраивал такого представления. Все эти изменения, переходы из одной формы в другую... они завораживают. Мозг с трудом может все это осознать, а в результате вместо страха – удивление. Понимаешь, о чем я?

Если Скэгг и понял, то не согласился, а может, плевать хотел на мнение Френка. Потому что из его груди выросли слоновьи бивни.

– Я насажу тебя на них, а потом выпью глаза прямо из твоего черепа, – и, видимо, чтобы доказать, что это не пустые слова, Скэгг мигом отрастил хобот, конец которого усеивали острые зубы. Хобот этот издал чавкающий звук, словно что-то засасывал.

– Именно это я имел в виду, когда говорил, что ты слишком рисуешься, – Френк уперся спиной в ограждение в дальнем конце балкона.

От Скэгга его отделяли лишь десять футов.

Сожалея, что игра окончена, Френк вышел из человеческого облика. Его кости разжижались. Ногти, волосы, внутренние органы, жир, мышцы, все прочие ткани перешли в аморфное состояние. Темная, желеобразная, однородная пульсирующая масса вытекла из рукавов и штанин. Одежда сложилась в кучку на железном полу балкона.

Освободившись от одежды, Френк вновь вернул себе человеческий облик, встал лицом к противнику.

– Вот так надо трансформироваться, не уничтожая при этом одежду. Учитывая твою импульсивность, я не удивлюсь, узнав, что твой платяной шкаф пуст.

Потрясенный Скэгг разом превратился в человека.

– Ты такой же, как я.

– Нет, – покачал головой Френк. – Я принадлежу к твоему виду, но, в отличие от тебя, с головой у меня все в порядке. Я живу в согласии с обычными людьми, как большинство из нас жили тысячи лет. Ты же – убиваешь их, отвратительный дегенерат, обезумевший от собственный силы, движимый жаждой повелевать.

– Жить в согласии с ними? – В голосе Скэгга слышалось презрение. – Но они рождаются, чтобы умереть, а мы бессмертны. Они слабы, мы – сильны. Они нужны лишь для того, чтобы доставить нам то или иное удовольствие, чтобы порадовать нас своей предсмертной агонией.

– Наоборот, они очень ценны тем, что своей жизнью постоянно напоминают нам о главном: ничем не ограниченная свобода ведет к хаосу. Я провел практически всю свою жизнь в человеческом облике, заставлял себя страдать от человеческой боли, выдерживать тяготы человеческого существования.

– Безумец – это ты.

Френк покачал головой.

– Работая в полиции, я служу человечеству, а потому мое существование обретает глубокий смысл. Видишь ли, мы очень нужны им в их продвижении вперед.

– Нужны им?