помилования, а может, и смертный приговор, укокошив Райнерда, понимал, что терять ему нечего. Скорее он спустил бы штаны и показал Рисковому свой голый зад, чем расстался бы в такой ситуации с пистолетом.

Пистолет выглядел внушительно, не 38-го или .357 калибра, скорее, сорок пятого[32]. Такие пули без труда помают кости и рвут мышцы в клочья, облегчая работу патологоанатому, но при выстреле требуют четкой фиксации позиции и сосредоточенности, чтобы компенсировать сильную отдачу.

Киллер, похоже, об этом забыл, а может, поддался панике, поэтому не нажал на спусковой крючок, а просто дернул его, так что вероятность попадания этой пули в Рискового не превышала его шансов погибнуть под свалившимся на голову астероидом.

Но в то самое мгновение, когда ствол пистолета изрыгнул в дождь пламя, а в доме за спиной разлетелось окно, в Рисковом сразу заговорил в полный голос инстинкт самосохранения. Свое слово, естественно, сказали и опыт, и полицейская практика. Второй раз преступник мог и не промахнуться. И все инструкции, все лекции о социальной политике и политических последствиях, все директивы, требующие воспринимать насилие терпеливо, с пониманием, без резкой реакции, напрочь забылись. Вопрос встал ребром: или убьешь ты, или убьют тебя.

В ушах еще звенело разбитое пулей стекло, когда Рисковый остановился, ухватил левой рукой запястье правой, на мгновение застыл и ответил огнем на огонь.

Выстрелил дважды, нисколько не заботясь о том, что напишет «Лос-Анджелес таймс» о действиях полиции. Его волновало только благополучие любимого сынишки мамы Янси.

Первая пуля бросила киллера на землю. Вторая вонзилась в него, когда его колени еще сгибались.

Преступник автоматически успел еще раз нажать на спусковой крючок, но стрелял уже не в Рискового, а в траву у своих ног. Силой отдачи пистолет вырвало из его слабеющих пальцев.

Киллер коснулся земли коленом, потом двумя, наконец лицом. Рисковый ногой отшвырнул сорок пятый подальше от киллера, в кусты и тени под ними, а сам побежал к «Мерседесу».

Водитель очень уж резко нажал на педаль газа. Задние колеса даже прокрутились в протестующем визге шин. Может, Рисковый и подвергал себя опасности получить пулю от водителя «Мерседеса» через открытую пассажирскую дверцу, но риск этот того стоил. Однако водитель думал о бегстве, а не о драке и не собирался вступать в бой с полицейским, зная, что улица пуста, а в баке полно бензина.

«Мерседес» разом набрал скорость, и разглядеть водителя Рисковый не успел.

Впрочем, фигура за рулем напоминала тень. Сгорбленная, расплывающаяся перед глазами… странная.

К удивлению Рискового, из глубин души вдруг поднялся суеверный ужас, который уже долгие годы спокойно лежал там, никого не тревожа. И он не знал, что разбудило этот страх, почему у него возникло ощущение, что жизнь столкнула его с чем-то сверхъестественным.

Рисковый не стал стрелять по отъезжающему «Мерседесу», что наверняка сделал бы киношный коп. Они находились в тихом жилом районе, где одни люди спокойно смотрели телевизор, а другие чистили овощи к обеду и имели полное право не бояться получить в лоб или грудь шальную пулю от потерявшего голову детектива.

Однако побежал за автомобилем, потому что не смог разглядеть номерной знак. Выхлопные газы, брызги из-под колес, дождь, сумрак старались скрыть его от глаз Рискового.

Он, однако, не отступался, довольный тем, что постоянно поддерживал физическую форму на беговой дорожке и в тренажерном зале. И хотя расстояние до «Мерседеса» только увеличивалось, пара уличных фонарей и порыв ветра, отбросивший и выхлопные газы, и брызги, позволили пусть и частично, но разглядеть номер.

Рисковый понимал, что «Мерседес», скорее всего, украден. И водитель бросит его через пару кварталов. Тем не менее знать номерной знак лучше, чем его не жать.

Прекратив преследование. Рисковый направился к лужайке перед домом Райнерда. Он надеялся, что его нули убили, а не ранили киллера.

До приезда группы разбора действий полицейского, применившего оружие, оставалось лишь несколько минут. В зависимости от личных мотивов членов группы, они старались бы всеми силами защитить Рискового и оправдать его действия, не доискиваясь до правды, что его очень бы устроило, или попытались бы найти малейшую зацепку, чтобы утопить, бросить на растерзание общественному мнению, разложить костер у его ног, а потом поступить как с Жанной д'Арк.

Третий вариант состоял в том, что группа РДППО[33] рассмотрела бы дело объективно, безо всякой предвзятости, вынесла бесстрастное заключение, основанное только на фактах и причинно-следственной связи событий, что тоже устроило бы Рискового, поскольку действовал он правильно.

Разумеется, ему не доводилось слышать о таких случаях, и он считал сие менее вероятным, чем возможность увидеть тремя днями позже восемь летающих оленей, запряженных в сани, которыми рулил бы эльф.

Будь киллер жив, он мог бы заявить, что Райнерда убил Рисковый, а теперь вот пытается подставить его. Или что он оказался в этом районе, собирая рождественские пожертвования для бедных сироток, и попал под перекрестный огонь, предоставив возможность уйти настоящему киллеру.

Что бы он ни заявил, копоненавистники и агрессивно-безмозглые горожане ему бы поверили.

Более того, киллер мог бы найти адвоката, жаждущего публичного признания, который вчинил бы иск городу. Результатом стало бы внесудебное урегулирование проблемы, какими бы вескими ни были доводы обвинения, а Рискового бы принесли в жертву. Политики стремились защитить хороших полицейских не больше, чем защищали своих помощников, которых привыкли оскорблять, а иногда и убивали.

Так что с мертвым киллером хлопот было гораздо меньше, чем с живым.

Рисковый мог бы вернуться на лужайку черепашьим шагом, дав возможность преступнику расстаться с лишней пинтой крови, но он снова побежал.

Киллер лежал там, где и упал, уткнувшись лицом в мокрую траву. По шее спускалась улитка.

Люди торчали в окнах, глядя вниз с бесстрастными лицами, напоминая мертвых часовых у ворот ада. Рисковый не удивился бы, увидев в одном из окон Райнерда, черно-белого, слишком великолепного для своего времени.

Он перевернул киллера на спину. Чей-то сын, чей-то возлюбленный, лет двадцати с небольшим, с бритой головой, с сережкой в виде крошечной ложечки для кокаина.

Рискового порадовал растянувшийся в смерти рот и глаза, полные вечности, но в то же время у него от чувства облегчения, которое он в этот момент испытывал, к горлу подкатила тошнота.

Стоя под дождем, судорожно проглотив не переварившиеся пирожные, комом вставшие в горле, он позвонил по сотовому в отдел и доложил о случившемся.

После этого мог бы войти в подъезд, подождать там, но остался под ливнем.

Городские фонари отражались от мокрой мостовой, однако, когда сумерки перешли в ночь, темнота кольцами заполнила улицу, словно хорошо накормленная змея.

Шебуршание под пальмовыми листьями, перекрывающее шум дождя, подсказывало, что множество древесных грызунов укрылись там от потоков воды.

Рисковый увидел двух улиток на лице мертвеца. Хотел их скинуть, но потом передумал.

Кто-нибудь из стоящих у окон мог решить, что он манипулирует с уликами. Такие показания группа РДППО могла принять близко к сердцу.

Эти проснувшиеся суеверия… Это ощущение, будто что-то здесь не так…

Один труп наверху, один здесь, вой приближающихся сирен.

Что, черт побери, происходит? Что, черт побери?

Ровена, госпожа роз, вновь озвучила слова Данни Уистлера, очевидно, не для Этана, а чтобы лучше осмыслить их: «Он сказал, вы думаете, что ОН мертв, и попросил передать вам, что вы правы».

Поскрипывание петель и легкий звон колокольчиков на входе в магазин заставили Этана повернуться к двери. Но никто не вошел.