черты друг друга, хотя между их головами вряд ли было больше шестидесяти сантиметров.

Помахивая ладонью, чтобы отогнать туман подальше от стены их укрытия, Пит сказал:

— Мы забыли про Клода.

— Мне он кажется самой неподходящей кандидатурой.

— Ты давно его знаешь?

— Пятнадцать лет. Шестнадцать. Что-то вроде этого.

— А на льду прежде с ним бывал?

— Неоднократно, — сказал Харри. — Мужик что надо.

— Он часто вспоминал покойную жену. Колетту. Он все еще плачет о ней. Переживает. Трясется. Когда она умерла?

— В этом месяце будет уже три года. Клод как раз на льду был, впервые за два с половиной года смог выбраться, и тогда-то ее и убили.

— Убили?

— Она прилетела из Парижа в Лондон. Думала отдохнуть. И в Англии пробыла всего трое суток. А Ирландская революционная армия послала своих террористов, и те подложили бомбу в тот ресторан, в котором Колетт завтракала. Взрыв поразил насмерть восемь человек, в том числе и ее.

— Боже милостивый!

— Одного из виновников поймали. До сих пор сидит.

Пит сказал:

— А Клод никак не мог с этим смириться.

— Ах, конечно. Колетт была замечательная. Тебе бы она понравилась. Они с Клодом были так же близки, как мы с Ритой.

На мгновение оба замолчали.

Где-то в высоте, над грядой стонал ветер, словно душа, оказавшаяся между этим и тем светом и потому вынужденная оплакивать свою долю. И опять ледник навел Харри на мысль о погосте. Его передернуло.

Пит проговорил:

— Если мужчина горячо любил женщину, а эту женщину у него вдруг отняли да еще разорвали на кусочки бомбой, — утрата может сильно покалечить его. Он не свихнулся?

— Это не про Клода. Сломался, да. Отчаялся, да. Но не рехнулся. Он — добрейший...

— Его жену убили ирландцы. ИРА.

— Ну так что?

— А Дохерти — ирландец.

— Натяжка. Он, если ты так уж хочешь, Пит, на самом деле — ирландо-американец. Да еще третье поколение.

— Говоришь, что одного из этих бомбистов поймали?

— Ага. Но только одного, других даже и не зацепили.

— А не помнишь, как его звали?

— Нет.

— Не носил ли этот террорист фамилию Дохерти? Или что-то в этом роде?

Харри поморщился и, скорчив гримасу, махнул рукой, как бы отстраняясь от подобных измышлений.

— Угомонись, Пит. Ты соглашаешься на такие натяжки, что того и гляди все построение рухнет.

Здоровенный мужик опять пустился в ходьбу на месте.

— Догадываюсь о том. Может, ты и прав. Но, знаешь... и дядю Брайана, и его отца обвиняли в заигрывании с их ирландо-американскими избирателями и в предоставлении этим общинам льгот за счет других групп населения. А кое-кто вообще утверждал, что род Дохерти сочувствует левому уклону в ИРА до такой степени, что на счета Ирландской республиканской армии секретно поступают немалые пожертвования, от родни Брайана или по ее почину.

— Да, я тоже наслышан об этом, но подобные обвинения так никогда и не были доказаны. Политика — клевета, дрязги. По крайней мере, судя по тому, что мы знаем. В сущности, на настоящий момент правда такова: у нас... четверо подозреваемых, и ни один из них не представляется заведомо виновным. О заклад я бы биться не стал...

— Поправка.

— Какая?

— Шесть подозреваемых.

— Франц, Джордж, Роджер, Клод...

— И я.

— Тебя я отвожу.

— Ни в коем случае.

— Вали-ка ты.

— Я серьезно, — сказал Пит.

— Знаешь, мы с тобой поговорили, и я теперь уверен, что ты не...

— А что, есть такой закон, который запрещает убийце-психопату быть прекрасным актером?

Харри поглядел на товарища, пытаясь разобрать через льдистый туман выражение лица. И вдруг злонамеренность, читавшаяся в лице Джонсона, показалась чем-то истинным — Харри почувствовал, что это — не просто игра света, проделавшего многотрудный путь от фонариков ко льду под ногами и обратно вверх и претерпевшего многие отражения и искажения.

— Ты меня достал, Пит.

— Добро.

— Понимаю: ты мне правду сказал, ты — не тот. Но ты же сам говоришь, что нельзя мне доверять никому, даже на миг, пусть я думаю, что вот этого-то я знаю, как брата родного.

— Именно. В точности так. И эта правда про нас тоже. Нас обоих. Потому в шестую строчку списка занеси свое имя.

— Как? Мое?

— А что, тебя разве тогда с нами не было? На третьей взрывной площадке? Ты же был с нами.

— Но ведь это я нашел его. Когда мы вернулись к третьей скважине поиска ради.

— Ну да. Ты еще сам, лично, поделил площадку на участки и сказал, где кто будет искать. Потому, надо полагать, ты и мог выбрать себе тот самый участок. Чтоб наверняка знать: он умер или нет, ну, до того, как ты его «отыщешь». А Брескин смешал тебе все карты, выйдя на тебя, прежде чем ты смог нанести Брайану coup de grace[15].

У Харри перехватило на миг дыхание. Он изумленно пялился на Джонсона.

— А если ты как следует рехнулся, — продолжил Пит, — ты, чего доброго, даже и не понял, что в тебе сидит убийца.

— Ты же на самом деле не веришь, что я способен убить.

— Есть вероятность в одну миллионную. Но мне доводилось видывать выигрывавших при куда меньших шансах.

Хоть Харри и понимал, что Пит всего лишь дал ему отведать того самого лекарства, которым сам Харри так щедро потчевал Пита — мол, попробуй сам, что это такое: быть подозреваемым, — все же напряжение, ослабевшее было, вернулось и вновь стало стягивать шею и плечи.

— Знаешь, что не так у вас, у калифорнийцев?

— А то как же. Мы заставляем вас, бостонцев, почувствовать себя какими-то неполноценными, приниженными. Ведь мы так хорошо понимаем себя, так умудрены и искушены, а вы — скованны и подавлены.

— Я-то на самом деле подумал, что из-за всех этих ваших землетрясений, пожаров, оползней, селей, мятежей и убийц, совершающих свои преступления какими-то сериями, вы просто-таки не можете не быть параноиками.

Они заулыбались друг другу.

— А теперь, пожалуй, надо двигать назад. В пещеру, — произнес Харри.

Две осветительные ракеты на расстоянии в сто пятьдесят метров друг от друга