головы, ожидая, пока столб белого снега не свалится с их спин. Этот снег, закинутый шальным порывом урагана в их укрытие, казался почти таким же плотным, таким густым и падающим так стремительно, как падает снежная лавина. На несколько секунд обоих ослепило и оглушило. Потом шквал-внутри-шторма соизволил наконец покинуть их закуток и удалиться в пространство между рогами месяцеобразной ледовой гряды.

Пит спросил:

— Раз уж ты так озабочен, то, верно, решил, что кое за кем из остальных следовало бы следить попристальнее, чем за другими. Я правильно понимаю?

— Я считаю своим долгом переадресовать этот вопрос тебе. Мне уже известно, что думают по этому поводу Брайан, Рита и я сам. Мне не помешал бы свежий взгляд со стороны.

Пит не полез в карман за нужным ответом, он выдал его сразу.

— Джордж Лин, — произнес он, как только Харри замолк.

— В моем списке подозреваемых он тоже занимает первую строчку.

— А не первую и последнюю, то бишь единственную? Что, по-твоему, разве эта кандидатура — не очевидна? Или — она слишком уж очевидна?

— Пожалуй. Но это — не основание вычеркивать его из списка подозреваемых.

— А, кстати, что с ним такое? Что-то в нем не то, правда? Я ведь про что говорю: ну, как он привязался к Брайану, да откуда у него вообще такая злоба? Из-за чего?

— Я толком про это ничего не знаю, — сказал Харри. — Похоже, что-то стряслось с ним еще в Китае, он тогда был совсем маленьким. Его детство пришлось на последние годы правления Чан Кайши. И, когда гоминдановцев выкинули с материка, с ним случилось нечто, что навсегда покалечило его душу. И похоже на то, что Джордж как-то связал свои невзгоды с родом Брайана, — ну, как же, у них в семье все занимаются политикой.

— А то давление, которое мы испытываем тут, особенно если речь идет о нескольких последних часах, могло раздавить его совсем. Вот крыша и поехала.

— Полагаю, что это вероятно.

— Но не радует.

— Не очень, во всяком случае.

Пит Джонсон заходил, разминая и согревая движением закоченевшие ступни. Харри последовал его примеру.

Спустя минуту такой разминки, не прерывая своих упражнений, Пит спросил:

— А что ты думаешь про Франца Фишера?

— А с ним что неладно?

— Он очень прохладно относится к тебе. И к Рите. Не то чтобы это отношение направлялось точно на нее... но, несомненно, есть что-то не то в его взгляде, когда он смотрит на Риту.

— Да ты наблюдателен.

— Как знать, тут может быть профессиональная зависть: ведь вы вдвоем за последние пару лет столько научных премий отхватили.

— Он не так мелок и низок.

— А что же тогда? — Когда Харри замялся, Пит резанул: — Что, не мое дело, да?

— Он знал ее раньше.

— До того как вы поженились?

— Да. Они любовниками были.

— Так он действительно завидует и ревнует. Но не из-за научных наград.

— Видимо, так оно и есть.

— Она — замечательная дама, — сказал Пит. — Всякий, кому довелось бы потерять ее, с тем чтобы она досталась тебе, вряд ли бы считал тебя таким уж славным малым. А тебе не приходило в голову, что по этой причине, быть может, не стоило бы включать Франца в команду?

— Коль уж мы с Ритой сумели оставить эту часть прошлого позади, расстаться с нею, то почему бы не думать, что и ему это удалось?

— Потому что он — не ты и не Рита. Он занятый только собой ученый червь. Выглядит хорошо, и смышленый такой, и даже кое в чем умудренный и искушенный, а все равно — что-то изнутри гложет, как-то не все ладно. В основном — он от чего-то не застрахован, не защищен. Может, он и приглашение участвовать в экспедиции принял лишь потому, что хотел предоставить Рите шанс сравнить вас — тебя и его — в экстремальных условиях. Он, верно, надеялся, что тут, на льду, ты затрепыхаешься, а тут — он, совсем рядом. Настоящий супермужик, полярник, да что там, эскимос и вождь полярных народов, великий Нанук всего Севера, более великий, чем сама жизнь, и такой мужественный мужчина, что самые крутые мачо из Латинской Америки рядом с ним — тьфу! Но наступил день, и даже он должен был понять, что ничего тут ему не обломается, что не выплясывается ничего. Думаю, этим и объясняется, что он так скурвился.

— Все равно для меня это ничего не объясняет.

— А мне так даже очень много что объясняет.

Харри оставил свою физкультурную разминку, боясь вспотеть и простудиться.

— Ладно, пускай Франц и в самом деле ненавидел меня и, быть может, даже Риту. Но с какой стати его чувства к нам, какие бы они там пылкие ни были, переродились бы в нападение на Брайана?

Прошагав еще немного, Пит через какой-то десяток шагов тоже остановился.

— А кому известно, что творится в душе у психопата?

Харри покачал головой.

— Может быть, это был Франц. Но не из ревности ко мне.

— Брескин?

— Да это же круглый нуль.

— Он всегда поражал меня: чересчур уж замкнут. Сам по себе.

— Ой, всегда мы готовы накинуться на человека, если тот кажется нелюдимым, — сказал Харри. — Ну, держится человек в стороне, все про себя и при себе. Но тут не больше логики, чем подозревать Франца только потому, что у него с Ритой когда-то — много лет назад — что-то там было.

— А скажи, почему Брескин эмигрировал из США в Канаду?

— Не помню. Да он, может, и не рассказывал.

— Должно быть, существовали какие-то политические причины, — предположил Пит.

— Да, такое бывает. Но у Канады почти такая же политика, как в Штатах. Я что имею в виду? Ведь коль уж человек решился покинуть родину и сменить гражданство, то его новая родина должна коренным образом отличаться от прежней. Ну, там, строй государственный другой, правительство не так правит, экономика иная. — Харри чихнул и шмыгнул готовым потечь носом. — Кстати, у Роджера была замечательная возможность прибить пацана еще до обеда, сегодня. Когда Брайан болтался над пропастью, спускаясь с утеса, чтобы дотянуться до Джорджа, Роджер мог запросто перерезать канат. И ума для этого большого не надо, а умнее ничего не придумаешь.

— А может, он и убивать никого не хотел, даже Брайана. Или, быть может, ему нужна была гибель только Брайана. А обрежь он веревку, погиб бы не только Брайан, но и Лин. В одиночку Роджер Джорджа бы не вытащил.

— А почему он не перерезал веревку, когда Лин уже был наверху?

— А потому что Джордж был свидетелем.

— Чтобы у психопата да такие способности к самоконтролю? Кстати, какой уж тогда из Джорджа был свидетель? Он же был едва жив и еле-еле соображал. Вряд ли он понимал что-либо тогда хотя бы наполовину.

— Но ты же сам сказал, что Роджер — круглый нуль.

— Мы пошли по кругу.

Пар, выдыхаемый ими по ходу разговора, конденсировался и становился льдистым туманом. Тучка, образовавшаяся между их головами, стала уже настолько плотной, что собеседники с трудом различали