— Вот и получается, — продолжал он, — что каждая точка пространства напрямую связана с любой другой точкой, независимо от расстояния, то есть любая точка на Марсе так же близка мне, как любой из вас. Это означает, что информация… и предметы, и люди могут мгновенно перемещаться между, скажем, этим домом и Лондоном, без помощи проводов или микроволн. Более того, так же мгновенно между этим домом и далёкой звездой. Мы просто не знаем, как это осуществить технически. Действительно, на глубоком структурном уровне все точки пространства — это одна и та же точка. Эта взаимосвязь такая полная, что стая птиц, взлетевших в Токио, может изменить погоду в Чикаго.

Ангел оторвалась от книжки-раскраски:

— А как насчёт свиней?

— Что насчёт свиней? — переспросил Том.

— Ты можешь забросить свинью, куда забрасывал четвертак?

— Я к этому ещё подойду, — пообещал он.

— Bay! — воскликнула Ангел.

— Он не обещает забросить свинью, — предупредил её Барти.

— Забросит, могу поспорить, — ответила Ангел, вновь взявшись за карандаш.

— Один из фундаментальных постулатов квантовой механики заключается в том, — продолжил Том, — что существует бесконечное число реальностей, других миров, параллельных нашему, которые мы не можем видеть. К примеру… миры, в которых, благодаря определённым решениям и действиям отдельных личностей с обеих сторон, Германия выиграла Вторую мировую войну. В других мирах северяне проиграли Гражданскую войну. Есть и миры, где между США и Советами началась атомная война.

— Миры, — вставил Джейкоб, — в которых бензовоз не останавливался на железнодорожных путях в Бейкерсфилде в шестидесятом году. Поэтому в него не врезался поезд и семнадцать человек не погибли в огне.

Слова Джейкоба поставили Тома в тупик. Получалось, что Джейкоб знал кого-то из погибших… но ни тон, ни выражение лица Джейкоба не указывали на то, что мир без катастрофы в Бейкерсфилде представлялся ему более приятным, чем тот, в котором они жили. Поэтому комментарий Джейкоба Том оставил без внимания.

— И миры такие же, как наш, только там мои родители никогда не встретились, а я, соответственно, не появился на свет. Миры, в которых в Уолли не стреляли, поскольку он так и не собрался, то ли по глупости, то ли потому, что не хватило духу, пригласить Целестину на обед в тот вечер и попросить выйти за него замуж.

К этому времени все уже хорошо знали Целестину, так что последний пример Тома вызвал добродушный смех.

— Даже в бесконечном числе миров, — запротестовал Уолли, — нет ни одного, в котором я был бы так глуп.

— А теперь я хочу добавить и человеческий фактор. Когда для каждого из нас наступает момент принятия важного решения, которое может повлиять как на его собственную судьбу, так и на судьбы других, если решение принимается не самое мудрое, в это я твёрдо верю, создаётся новый мир. Когда я принимаю аморальное или глупое решение, создаётся ещё один мир, в котором я принимаю правильное решение, и в этом мире я на какое-то время получаю искупление грехов, получаю возможность стать лучшим Томом Ванадием, чем в тех мирах, где я делаю ошибочный выбор. Существует множество миров с несовершенными Томами Ванадиями… но где-то я прямым путём иду к благодати.

— Всякая жизнь похожа на дуб, который растёт у нас во дворе, только намного больше, — подал голос Барти Лампион. — Вначале один ствол, а потом ветви, миллионы ветвей, и каждая ветвь — та же жизнь, идущая в новом направлении.

В изумлении, Том наклонился вперёд, всмотрелся в слепого мальчика. По телефону Целестина упомянула лишь о том, что Барти — вундеркинд, но лишь этим Том не мог объяснить столь удачного сравнения многообразия миров с дубом.

— И, возможно, — задумчиво добавила Агнес, — когда твоя жизнь заканчивается во всех ветвях, о тебе судят по форме и красоте этого дерева.

— Слишком частые неправильные решения приводят к появлению множества ветвей, — внесла свою лепту Грейс Уайт, — кривых, скрученных, уродливых.

— А слишком мало ветвей, — не удержалась и Мария, — указывает на то, что человек делал минимум моральных ошибок, но при этом отказывался идти на разумный риск и не смог полностью воспользоваться даром жизни.

— Ой! — воскликнул Эдом, за что его вознаградили любящими улыбками Мария, Агнес и Барти.

Том не понял ни подтекста восклицания Эдома, ни улыбок, которые оно вызвало, но, с другой стороны, на него произвела впечатление лёгкость, с какой эти люди восприняли сказанное им. По всему выходило, что в принципе он не сообщил им ничего нового, разве лишь некоторые несущественные подробности.

— Том, — обратилась к нему Агнес, — несколько минут назад Целестина упомянула о вашей… «необычности». В чём она заключается?

— С самого детства я знал, что мир — бесконечно более сложная реальность, чем та, которая воспринимается пятью основными органами чувств. Мистики утверждают, что могут предсказывать будущее. Я — не мистик. Кем бы я ни был… я могу чувствовать, что любая ситуация разрешается самыми разными путями, знать, что одновременно с моей реальностью существует множество других, которые так же реальны, как моя. В костях, в крови…

— Вы чувствуете, как все устроено, — закончил за него Барти.

Том посмотрел на Целестину:

— Вундеркинд, да? Она улыбнулась:

— Похоже, нас ждёт ещё один знаменательный день.

— Да, Барти, — подтвердил Том. — Я чувствую глубину жизни, её многослойность. Иногда меня это… пугает. Но по большей части вдохновляет. Я не вижу других миров, не могу перемещаться между ними. Но этот четвертак доказывает, что миры эти — не плод моего воображения, — он достал монетку из кармана пиджака, зажал её между ногтем большого и указательным пальцем, где её видели все, кроме Барти. — Ангел?

Девочка оторвалась от книжки-раскраски.

— Ты любишь сыр?

— Рыба полезна для мозга, но сыр вкуснее.

— Ты когда-нибудь ела швейцарский сыр?

— «Велвита» — самый лучший.

— Что тебе прежде всего приходит в голову, когда ты думаешь о швейцарском сыре?

— Часы-кукушка.

— Что ещё?

— Наручные часы.

— Что ещё?

— «Велвита».

— Барти, помоги мне.

— Дырки, — ответил Барти.

— Да, дырки, — согласилась Ангел.

— Забудьте сейчас о дереве Барти и представьте себе все эти миры в виде сложенных ломтиков швейцарского сыра. Через некоторые дырки вы можете видеть только следующий ломтик. Через другие — два, три, четыре ломтика, пока не упрётесь в стенку очередного. Между мирами тоже есть дырки, но они постоянно перемещаются, изменяются по форме, находятся в непрерывном движении. Я их не вижу, но каким-то шестым чувством могу находить. Смотрите внимательно.

На этот раз он бросил монету не вверх, а в направлении Агнес.

И над серединой стола, прямо под люстрой, блестящий четвертак сверкнул в последний раз и вылетел