– Быстро, – приказал Джейк. – Посмотри, как там Камачо.

Джейк приставил пистолет к виску майора, пока Бабун помогал Камачо лечь на диване.

– Он ранен в низ живота, – сообщил Бабун. – Очень тяжело. Но еще жив.

– Иди наверх. Найди агентов ФБР. – Бабун побежал по лестнице. – Спрячь пистолет в карман, – крикнул Джейк ему вдогонку. – А то они тебя застрелят.

Камачо приподнялся, опираясь на локоть.

– Он мертв? – прошептал он, глядя на майора.

– Нет, – ответил Джейк. – Он ранен в бок, но не мертв. Он еще опасен.

– Добейте его.

– Зачем?

– Он слишком много слышал. Прикончите его! – захрипел Камачо. У него шла кровь из горла.

Джейк бросился к Камачо, потащив за собой кресло. За его спиной майор Яков начал ползти.

– Дайте пистолет, – попросил Камачо.

– Нет.

– Это не игрушки, Графтон! Дайте пистолет!

Джейк бросил ему оружие.

Пистолет упал на диван, и Камачо подобрал его, Яков продолжал ползти к лестнице.

При первом выстреле Яков дернулся. Но все еще пытался ползти. Камачо сделал еще четыре выстрела. На спине Якова расползлось красное пятно, и он затих.

Камачо уронил пистолет и рухнул на диван.

– Олбрайт! Олбрайт, вы меня слышите?

– Да.

– Назовите… мне… имена… – Камачо из последних сил повернулся на диване так, чтобы видеть лицо русского.

– Я… – Губы Олбрайта дергались, но ничего не было слышно. Затем он перестал шевелиться. Голова Камачо упала на диван.

– Кто «Минотавр»? – требовательно спросил Джейк. Он со стуком опустил кресло рядом с диваном и потряс Камачо. – Скажите мне! Кто такой «Минотавр»?

– Вы не хотите… Нет! Это вам не… он не…

Тело Камачо обмякло. Джейк повернул голову, чтобы видеть его лицо. Широко открытые глаза Камачо уставились в никуда.

Джейк опустился на пол рядом с залитым кровью диваном. Сверху слышен был топот ног.

Летняя дымка рассеялась, и небо сделалось кристально чистым. Солнце ярко сияло в этом беспредельном небе; было уже не жарко и еще не холодно – замечательный воскресный день в конце сентября. Деревья вдоль дорог, по которым ехал Джейк Графтон, только начинали приобретать осеннюю желтизну. Листва сверкала, переливаясь золотом на ярком солнце.

Почти все радиостанции передавали музыку, и лишь на некоторых шли политические передачи. Он немного послушал, как две женщины обсуждали нюансы кормления грудью, потом повернул переключатель. На другой волне какой-то проповедник призывал жертвовать в пользу его церкви. Высылайте деньги на такой-то почтовый ящик в Арканзасе. Он не стал переключать. Раскаты громового голоса наполнили машину и вырывались в открытое окно. Сэмюэлю Доджерсу понравился бы этот парень: он обещал грешникам геенну огненную, а искусителям – вечное проклятие.

Бабун Таркингтон стоял рядом со своей машиной на площадке у ресторана Денни, когда Джейк подкатил туда.

– Давно ждешь?

– Пять минут. – Бабун обошел машину Джейка спереди и сел в нее. Несмотря на яркое солнце и двадцать пять градусов тепла, он был одет в штормовку.

– Как Рита?

– Поправляется.

Джейк выжал сцепление.

– Куда мы едем?

– Я же тебе сказал по телефону. На встречу с «Минотавром».

– Я понял, сэр. Но куда?

– Увидишь.

Бабун обиженно замолчал. Он сидел, сложив руки на коленях, и всматривался в дорогу. По радио проповедник распространялся о том, как Библия предсказала триумф рок-музыки.

Когда они проезжали Мидлберг, Бабун сказал: