Впереди, средь бела дня, почти в центре Парижа, на проезжей части широкого Страсбургского бульвара раздался мощный взрыв, и маленький «рено», объятый пламенем, бросило с проезжей части вправо, через тротуар, сметая уличную афишную тумбу, прямо в витрину большого кафе...

... А спустя неделю «Федор Достоевский», огибая юг Испании, оказался сразу между двух частей света — в Гибралтаре...

С левого борта лайнера была Африка, с правого — Европа. И с той и с другой стороны теплохода вдали виднелись высокие горы, но правым бортом судно было ближе к берегу, и поэтому Европа была видна более отчетливо...

В изоляторе медицинской части Луиза ложкой кормила Валерика супом. Руки у Валерика были все еще забинтованы, и он наслаждался своим «безвахтенным» положением хворого.

— Рот открывай шире! — недовольно сказала Луиза. — Все белье загадим же. Только вчера сменила, а уже — посмотри...

— Не ворчи. — Валерик широко открыл рот.

Луиза скормила ему еще ложку супа, зачерпнула из тарелки еще одну, небрежно произнесла:

— Гибралтар проходим... — и сделала ударение на первую букву 'а'.

Валерка поперхнулся, потрясенно взмахнул перевязанными руками:

— Ну, Луизка! Ты даешь!.. Гибралтар! Прямо заправский морской волк!..

— Ешь! — строго сказала Луиза. — И кончай ржать! Капаешь на пододеяльник...

— Гибралтар... — с удовольствием повторил Валерик и вдруг сообразил: — Слушай! Это что же, мы уже домой топаем?!

— Здрассте! — Луиза покрутила пальцем у виска, поднесла ему ко рту еще ложку супа. — А ты думал? Доедай, доедай...

— Не могу больше, Луизка. — Перевязанными руками он облапил Луизу и притянул ее к себе на кровать.

Но тут в изолятор заглянул доктор Ивлев и скептически проговорил:

— Так... Это у них обед называется.

Луиза попыталась вырваться, но Валерка удержал ее и сказал:

— Не дергайся. Капаешь на пододеяльник. Тимур Петрович! «А если это любовь?»

Доктор Ивлев развел руками и сказал:

— Тогда — на перевязку.

На Темзе, в пятнадцати километрах ниже Лондона, в английском порту Тильбери, предназначенном для приема больших судов, еще сохранились полуплавучие причалы- дебаркадеры на громадных чугунных шарнирах. Были здесь и новые бетонные причальные стенки.

У одной из таких стенок стоял «Федор Достоевский».

Из лацпорта — специального портового люка по электрическому транспортеру теплоходное чрево выносило пассажирский багаж прямо на портовые багажные тележки.

Судно покидали англичане. Длинной, взбудораженной вереницей они спускались по наклонному трапу, на ходу прощаясь и перекрикиваясь с остающимися на судне немцами и знакомыми членами экипажа...

На палубе у трапа стояли доктор Ивлев, доктор Вольф, Таня Закревская, семья слоноподобных канадских Сердюков и слегка нетрезвый подданный Великобритании мистер Джеффри Бриджес — эсквайр.

Таня держала на руках своего маленького песика, закутанного в какой-то теплый шерстяной платок, и о чем-то перешептывалась с ним.

— Прощайте, Джефф. — Тимур пожал руку Бриджесу.

— Какие будут рекомендации, док? — спросил Бриджес.

Тимур принюхался. Почувствовал стойкий запах хорошего виски и отрицательно помотал головой:

— Никаких. Вы все уже прописали себе сами.

— До забаченья, сэр, — пророкотал, как ему казалось, по-русски папа Пол Сердюк.

— Вы летите в Канаду из Лондона? — спросил Ивлев.

— Не зараз, — «по-русски» сказал Пол. — Май фамилия мает запрошение на гости фор мистер Джеффри Бриджес.

Джефф обнял старого доктора Вольфа и повернулся к Тимуру:

— Ребята, прилетайте ко мне как-нибудь на уик-энд! И пожалуста, захватите с собой мисс Таниу...

Он галантно поцеловал Тане руку и нетвердой походкой пошел вниз по трапу. Все Сердюки откланялись и спешно двинулись за ним.

Спускаясь по ступеням трапа, Джефф заметил уже стоящего на причале молодого священника Ричарда Роуза и заорал на весь Тильбери:

— Мистер Роуз! Святой отец!.. Где вас найти? Вы мне сможете скоро понадобиться!..

— Зачем? — рассмеялся Роуз. — Теперь в вас жизни еще лет на двадцать!

— Именно поэтому вы и можете оказаться мне необходимым!..

Джефф Бриджес показал глазами на спускавшуюся за ним большую и очень смущенную Галю Сердюк и блудливо подмигнул Ричарду Роузу.

Таня с песиком, Тимур Ивлев и доктор Зигфрид Вольф остались у трапа одни. Вольф оглядел мрачноватые портовые постройки, грустно сказал:

— Завтра мы сойдем в Бремерхафене, и вы, облегченно вздохнув, поплывете прямо к своему дому...

Таня перевела, сочувственно глядя на старика. Вольф оглянулся — не услышит ли его кто-нибудь, и тихо спросил:

— Скажите, Тимур... Вот тогда, в том чудесном заливчике, у маяка... травмы были?

— Все было в порядке, Зигфрид, — улыбнулся ему Тимур. — Иначе я позвал бы вас как минимум на консультацию...

... И прошел один день, и наступил второй...

В серых, холодных водах Балтийского моря, вспарывая мелкие злобненькие волночки, плыл опустевший лайнер «Федор Достоевский»...

Не было на судне уже ни одного пассажира. И от, казалось бы, радостного ощущения высвобождения из гигантского комплекса услуг и обязанностей картинка, царившая сейчас на судне, являла собою довольно грустное зрелище — то ли спешной эвакуации, то ли наконец-то начавшегося развода, то ли переезда... В другую жизнь.

А еще это было немножко похоже на конец Рождества или Нового года. Когда раздевают уже пересохшую и осыпавшуюся елку и в совок собирают разноцветные, сверкающие осколки разбившихся стеклянных игрушек вместе с остренькими и очень твердыми пожелтевшими елочными иголками...

Скатывали ковры в пассажирских коридорах, в музыкальном салоне, в библиотеке, в комнате игровых автоматов...

Бармены с помощниками регистрировали остатки виски, джина, кофе, соленых орешков, сигарет... Составляли отчетные ведомости, слегка приворовывали...

В ресторане в картонные коробки упаковывалась дорогая посуда, пересчитывались скатерти, снимали с окон занавески, портьеры — бросали прямо на пол, в кучу...

Судовые магазины и магазинчики творили инвентаризацию — непроданные товары лежали грудами на полу...

Девушки-парикмахеры тщательно паковали свой собственный инструмент, небрежно складывали казенный...

Двери всех опустевших кают были распахнуты настежь.

Все младшее и среднее звено (по служебному исчислению) ходило измученное, непричесанное, зачуханное — бог знает в чем... Девчонкам даже в голову не приходило подмазать рожицы...

У опустевшей стойки бюро информации и переводов фельдшер Луиза, известная своей неукротимой общественной деятельностью, в платочке, под которым явственно угадывались бигуди, прикрепляла кнопками большое объявление:

'ВНИМАНИЮ ЭКИПАЖА!

СЕГОДНЯ В 19.00 В МУЗСАЛОНЕ СОСТОИТСЯ БАЛ ЭКИПАЖА, ПОСВЯЩЕННЫЙ КОНЦУ РЕЙСА. ВСЕ