доктору Вольфу все, что я сказал.

Таня заговорила с Вольфом по-немецки, потом повернулась к Тимуру:

— Вы женаты? Это, естественно, доктор Вольф интересуется.

— У меня есть дочь пятнадцати лет, — уклончиво ответил Тимур.

— Доктор Вольф спрашивает, как ее зовут.

— Люська... То есть, простите... Людмила.

Таня перевела, Вольф рассмеялся, что-то проговорил.

— Доктор Вольф рад случайному совпадению: у него есть внучка, которой тоже пятнадцать и ее тоже зовут Люська. В смысле — Люси. И он тоже не женат. А еще доктор Зигфрид Вольф приглашает вас в Гамбург, чтобы он мог показать вам свою клинику.

— Обязательно, — сказал Тимур. — Как-нибудь, проездом через Житомир.

— Так и перевести? — спросила Таня.

— Шутка.

— Да не злитесь вы на меня, черт бы вас побрал, доктор! Поверьте, я отношусь к вам значительно лучше, чем вы, наверное, того заслуживаете... — досадливо проговорила Таня. — Я могу доктору Вольфу передать слова вашей благодарности?

— Да, конечно... Конечно, Танечка!

Тимур пожал сухую сильную ладонь старика, а тот задержал руку Тимура в своей руке и, глядя на Таню Закревскую, что-то сказал.

— Доктор Вольф рад знакомству с молодым коллегой, — сказала Таня. — И надеется, что у доктора Ивлева найдется свободная минутка как-нибудь вечерком посидеть с ним в баре за маленьким дринком.

— С удовольствием. Но без вас это будет, наверное, затруднительно...

Таня улыбнулась Тимуру, сказала легко и непринужденно:

— Значит, со мной. Чтобы не было затруднительно. Чао, док!

Когда за Таней и Вольфом закрылась дверь, главный врач судна Тимур Петрович Ивлев сел за стол старшей сестры, увидел несколько картонных коробок с нерассортированными лекарствами, журнал учета и регистрации посещений, и в голове его возник покаянный монолог.

«Ну что я за сволочь?!! — думал он. — Нужно немедленно извиниться перед Луизой, Ириной Евгеньевной и Эдуардом Юрьевичем! За тот гнусный „хозяйский“ спектакль, который я устроил им, оттого что мне, видите ли, что-то там, в коридоре кают-компании, перед завтраком не понравилось... И от этого у меня, представьте себе, было очень плохое настроение... Вот гадость-то! Они-то, бедняги, тут при чем?! Созывай всех, мудила, выкручивайся как можешь, проси пардону. Ни хрена — корона с головы не свалится! Да и какая это корона? Так... тюбетейка местного значения. Три копейки в базарный день... Бездарность!»

И, проклиная себя последними словами, Ивлев позвонил в радиорубку и распорядился объявить по громкой связи в помещениях судовой команды, что доктор Ивлев очень просит своих коллег собраться в медицинской части корабля...

Несмотря на то что в компьютере Мартова стояла дискетка, на которую автоматически переписывалось все вновь появившееся в файле «Путешествие на тот свет», Сергей Александрович все равно спечатывал принтером все эти тексты на бумагу. Читать было привычнее и править удобнее.

И вот в один прекрасный зимний вечер, когда Сергей Александрович получал из принтера наработанные за день четыре странички и совершенно не знал, с чего завтра продолжить эту морскую историю, раздался телефонный звонок.

... Так спустя полтора месяца после возвращения из Варшавы в доме Сергея Мартова снова неожиданно возникла юная гражданка славной Польши — пани Эльжбета Конвицка.

Еще с порога она показала Мартову свой польский паспорт, торжественно украшенный бессрочной шенгенской визой, которая давала Эльке право проживать в Германии столько, сколько будет ее душе угодно, и без особых хлопот путешествовать почти по всей Европе!

— Во сколько тебе это обошлось? — спросил ее Мартов.

— Купу здровья. Он меня за эту холерну визу — натуральне затрахтал!

— Затрахал, а не «затрахтал», — поправил ее Мартов и ни на секунду даже не почувствовал укола ревности. — Ну, так прекрасно. Ты же сама безумно любишь эту работу.

— Так, так! — От злости Элька мешала русский с польским. — Але, в тый праце я хцалам бы иметь в руках добрый инструмент! А инструмента, вогуле, не было! Так — пусты ренки... Я говорю — в руки взять не было что. Ниц не може, а лезет, лезет... Цо я тылько не робила, матка Боска?!!

— Кушать будешь? — прервал ее Мартов боясь, что она сейчас в подробностях начнет рассказывать — чего она только не делала, чтобы вдохнуть жизнь в «инструмент» этого немца, от которого так зависела ее дальнейшая жизнь: виза, деньги, будущий философский факультет, придуманный ею собственный домик в получасе езды от Варшавского университета...

— Обязательно! Только я немножко постираю и сама помоюсь. А ты пока приготовь что-нибудь...

И Элька затеяла генеральную стирку издавна накопившихся грязных рубашек, пижам, маек, трусиков и носков Сергея Александровича. В разных ритмах шумела и постукивала в ванной стиральная машина, хлестала струя душа, и сквозь все эти звуки, можно было услышать, как Элька даже что-то напевает там, за дверью...

Потом ужинали. Элька в халате Сергея Александровича сидела на тахте, поджав под себя ноги, и с аппетитом уплетала венские сосиски с небольшими свежими огурчиками из турецкого магазина.

— У тебя деньги есть? — спросила Элька.

— Да. Сколько тебе?

— Мне ничего. Поедем куда-нибудь хоть на неделю...

И Элька тоскливо посмотрела в черный отражающий квадрат окна, где все-таки можно было разглядеть крупные хлопья падающего мокрого снега.

— А куда?

— Не знаю... Туда, где сейчас тепло и лето, — тихо сказала Элька и заплакала.

Мартов пересел поближе, обнял Эльку, прижал ее голову к своей груди, стал целовать в макушку, успокаивал, ласково шептал что-то бессвязное.

А сам ловил себя на том, что в эти щемящие секунды, при всем его понимании Элькиной женской униженности, он постыдно и потребительски думает совсем не о ней, а о том, что ее последние слова «...где сейчас тепло и лето...» наконец-то подсказали ему, с чего нужно начинать следующий эпизод!..

«Когда б вы знали, из какого сора...»

... Никакая, даже самая крупномасштабная карта Стенли Уоррена не смогла бы передать истинное очарование этого островного субтропического рая!..

Дом лоцмана Анри Лорана стоял в глубине небольшого и очень густого сада. С задней стороны дома, выходящей в бамбуковые заросли, от ската крыши шел длинный стационарный навес, под которым был установлен стол для пинг-понга. Отсюда же, сделав всего несколько шагов, можно было плюхнуться в бело-голубой двенадцатиметровый бассейн с проточной, изумительно прозрачной пресной водой.

В спасительной тени навеса, вокруг стола для пинг-понга, с маленькими ракетками в руках не очень ловко, но увлеченно скакали два пожилых человека — худощавый, поджарый лоцман Анри Лоран и толстый бывший адвокат доктор Мартин Краузе.

Доктор Краузе не сумел принять сильную подачу Лорана, и белый целлулоидный мячик молнией влетел в густые заросли русселии юнцейн — сказочно красивых ярко-красных цветов на длинных висящих стеблях.

Кряхтя и охая, доктор Краузе полез в кусты искать мячик. Когда же он на четвереньках выполз оттуда и с трудом поднялся на ноги, то бросил мячик на стол и, задыхаясь, сказал:

— Слушайте, Анри... Вы меня в гроб вгоните!.. Вы можете не лупить так сильно? Мне же все время приходится искать этот чертов мячик... А когда я наклоняюсь — у меня кружится голова...

— Я хочу привести вас в нормальную человеческую форму, Мартин, — сказал Лоран. — Вы обязаны сбросить минимум десять фунтов!

— Я никому ничего не обязан! — тоненьким голосом закричал доктор Краузе. — Поэтому я здесь и