в этом доме были большими, с высокими потолками...

Тогда там, на третьем этаже, в двух окнах, выходящих на Неву, и в одном — на Четырнадцатую линию, горел свет. И за этими окнами, в трехкомнатной квартире, вместе с дочерью и бывшей женой жил доктор Ивлев Тимур Петрович. Кандидат медицинских наук...

«Под каждой крышей — свои мыши...» — по-старушечьи сказал себе Мартов.

И тут же подумал, что профессиональному литератору в голову могло бы прийти что-нибудь менее затасканное.

... Развелись они уже давно, но размен квартиры оказался для обоих делом почти неподъемным. Оба без продыху были заморочены работой: она заведовала всей рентгенологией в больнице Святой Елизаветы (бывшая Третья городская), он надолго уходил в плавание. А за две недели стоянки в Питерском порту, или за двадцать четыре отпускных дня, что-либо предпринять попросту не удавалось. Да и с деньгами было туговато...

Слава Богу, что и у бывшей жены Ивлева, и у него самого хватало ума и такта сосуществовать добрыми соседями, спаянными давним интеллигентным коммунальным житьем-бытьем. Чем они, каждый по-своему, даже немножко хвастали.

Жить мирно в одной квартире с разведенной женой было совсем несложно. Последние пару лет Тимур Петрович по нескольку месяцев не бывал на берегу, а возвращался на такой короткий период, что у них совсем не оставалось времени даже на малейшее обострение отношений.

В тот давний вечер Тимур Петрович Ивлев собирался в очередной рейс. Он, как всегда, когда дело не касалось его профессии, слегка перепутал порядок действий и сначала надел меховую шапку и теплую стеганую нейлоновую куртку, а только потом взялся затягивать ремни на большом, пухлом чемодане.

Жена помогала ему как могла.

— Шорты, сандалии легкие положил? — привычно спросила она.

Тимур Петрович утвердительно кивнул головой. Вытер пот с лица, расстегнул куртку, проговорил, подтаскивая чемодан к двери:

— Конечно, лучше всего найти маклера. Сейчас этих контор развелось — на каждом углу. Чего самой мотаться?.. Вам с Люськой — двухкомнатную, мне — однокомнатную...

— Ты знаешь, сколько этот маклер стоить будет? — грустно усмехнулась бывшая жена.

— Вернусь из рейса, перехвачу у кого-нибудь пару тысяч долларов — и всех делов-то!..

Бывшая жена даже рассмеялась:

— Ты перехватишь... Как же!

— Увидишь. Я теперь стал жутко решительный! — сказал Ивлев.

— Хвастунишка. Кто-то появился?

— Да нет... — тихо сказал Ивлев. — Пока никого. Ты мне такси заказала?

— Да.

— Понадобятся деньги — снимай с моей книжки. Сколько надо, столько и снимай. Я там оформил тебе доверенность. Это вам с Люськой.

— Хорошо. Спасибо. Ничего не забыл?

— Нет. Если на однокомнатную для меня будет не вытянуть, мне можно и коммуналку пока. Только не на краю географии. Ладно?

Жена промолчала.

Доктор Ивлев посмотрел на висящую над письменным столом фотографию дочери, где ей было всего лишь шесть лет, и сказал:

— Если с разменом что-нибудь получится, а я не успею вернуться к переезду, вы с Люськой берите все. Мне оставьте какую-нибудь ерунду и книжки по медицине обязательно. Не век же мне плавать...

— Ты надолго?

— Месяца на три. И если можно, вот эти два мамины подсвечника. Я к ним очень привык с детства...

Он снял со стены фотографию дочери, с трудом втиснул ее вместе с рамкой в карман куртки.

— Конечно, конечно!.. Все будет так, как ты сочтешь нужным... — быстро проговорила бывшая жена.

Ей вдруг показалось, что никакой размен квартиры затевать не нужно, что все еще может вернуться в этот дом, под эту крышу...

— Ты сейчас, главное, о Люське думай, — сказал Ивлев. — Все, что ей может понадобиться в будущей жизни...

— ...она достанет сама и за полцены, — неожиданно жестко продолжила фразу Ивлева его бывшая жена.

— Странно, правда? — искренне удивился взмокший Ивлев, снял шапку и вытер ею лицо. — В кого бы это? Такая деловитость в пятнадцатилетнем человеке...

Зазвонил телефон. Бывшая жена подняла трубку:

— Да, заказывали. Васильевский... Четырнадцатая линия, один.

Положила трубку, сказала негромко:

— Такси от Большого проспекта, угол Восьмой.

— Замечательно! — почти бодро сказал Тимур Петрович. — Все как нельзя лучше.

Он нахлобучил на себя шапку, взял большой чемодан, перекинул через плечо туго набитую тяжелую сумку.

— Ну, вот и все. — Ивлев слегка растерянно, может быть, в последний раз оглядел стены квартиры. — Разменивай. Бог в помощь...

— Что-то мы не так делаем! — нервно сказала жена. — По правилам мы должны были бы присесть перед дорогой и, прощая друг другу все на свете, пуститься в долгие интеллигентские выяснения — почему у нас с тобой не получилась жизнь...

— Черт с ними с правилами. Наверное, был виноват я, хотя и очень тебя любил.

Руки у него были заняты вещами. Он неловко потянулся и чмокнул бывшую жену в щеку. Она тоже поцеловала Тимура Петровича.

— И я тебя любила...

На какое-то мгновение Ивлеву причудилось, что все, все, все можно вернуть на круги своя...

Что-то ведь связывало их полтора десятка лет?! Ну не может же все это вот так просто испариться?.. Люська опять-таки... Расчетливая, хитренькая шалавка, но ведь дочь все-таки! Не хухры-мухры...

И тут же, начисто стирая внезапный приступ щемящей тоски по оставляемому дому, ушедшей любви, семье, прошлому, в мозг Ивлева тихо и очень больно постучались неясные, размытые картинки ухода его жены к его же приятелю, бывшему выпускнику Военно-медицинской академии.

Это произошло в самый первый рейс Тимура Петровича, в то время, когда бывшая жена была еще самой настоящей женой и разлука с которой, помнится, тогда, в море, истерзала душу Тимура чуть ли не до нервного срыва...

Ивлев судорожно вздохнул, уже в дверях повернулся и решительно сказал своей бывшей жене:

— Знаешь, я согласен на комнату в любом районе.

Это было ровно четыре года тому назад...

... Вот теперь Мартову пришлось воспользоваться совсем другой картой.

Вернее даже, несколькими листами настоящей штурманской мореходной — с проложенным маршрутом этого самого рейса четырехлетней давности.

Листы не умещались на письменном столе, и Мартов разложил их на полу, а сам на четвереньках стал ползать по ним, прикидывая — с какого местонахождения судна имеет смысл продолжить рассказ об этом рейсе.

Подробно ли описать отход «Федора Достоевского» от промерзших причалов Санкт-Петербурга или плюнуть на все их морские подробности, в которых Мартов, несмотря на массу консультаций с профессионалами, мог допустить кучу непростительных ляпов, и начать не с буднично-рабочей корабельной ситуации, а с какого-то такого... общечеловеческого, что ли, эпизода в жизни этого судна.

Ну, предположим, с какого-нибудь торжественного момента!

Взгляд Мартова, скользящий по листам штурманской карты, безжалостно миновал всю Балтику, после