огромном поле. Эхо взрыва прикатилось из близкого лесочка, когда взметенная земля уже возвращалась с неба.

Погиб Алеша... Вот только что был живой, и нет его. То ли взрыватель неосторожно задел, то ли еще что приключилось — у кого спросишь? Хорошо, что больше никого не зацепило.

Отнесли к дороге растерзанное мальчишеское тело, и снова пошли саперы. За ними, за их мокрыми спинами, за напряженными затылками, танки и самоходки, как простые колхозные тракторишки, уже растаскивали к краям поля разную бывшую военную технику — сгоревшие автомобили, искалеченные орудия, остатки самолетов. Тут уж дело нехитрое — только обмотать тросом, зацепить за буксировочный крюк, выбрать слабину троса, чтобы внатяг, без рывков, и в сторону — к дороге, к лесу.

Теперь впереди всех шел со своим щупом пожилой русский солдат. Осторожно пробовал штырем верхний слой земли. Раз по пять каждый квадратик прощупает, а квадратик не больше носового платка. Слезы застилают глаза — ну прямо беда, ни хрена не видать... Остановится, утрется рукавом телогрейки и снова вперед. И все бормочет и бормочет:

— Господи... Прости все прегрешения и упокой душу раба Божьего Семенова Алексея, рядового второго саперного батальона одиннадцатого ордена Красного Знамени полка...

Гауптман Герберт Квидде слышал этот взрыв. Впрочем, его слышали все, кроме генерала. Словно призраки скользили по сырому, сумрачному лесу измученные офицеры механизированной дивизии войск СС генерала Отто фон Мальдера. Прошлогодняя листва смешивалась под ногами с клейкой, непросохшей землей, прилипала к подошвам, изматывающей тяжестью покрывала сапоги, опасно шелестела на каждом шагу. Ноги становились тяжелыми, шаги короткими, дыхание частым, захлебывающимся, пот заливал глаза.

Носилки с генералом несли по очереди. Менялись через каждые пятьдесят метров. Те, кому доводилось держать ручки носилок у ног генерала, задыхались от гангренозного запаха, идущего из-под пледа, которым генерал был укутан по самую грудь.

Полчаса тому назад пришлось срочно покинуть бункер. Какая-то русская команда на трех грузовиках, один из которых вез отделение охраны, а два других были заполнены обычной солдатней, орущей свои варварские песни, проследовала совсем рядом с бункером в направлении фольварка герра Циглера. Вполне вероятно, что, наткнувшись в этом фольварке на след, оставленный гауптманом Квидде, лейтенантом Эбертом и верзилой в русском военном ватнике, команда поднимет тревогу и бункер будет через час- полтора обнаружен.

Конечно, из отделения охраны и пятнадцати поющих дураков можно было бы сделать в одно мгновение кровавое месиво, но где гарантии, что это не будет услышано больше никем? Квидде доложил обо всем этом почти ничего не понявшему генералу и от его имени приказал начать немедленную передислокацию. Куда — он еще не знал. Единственное, что он понимал отчетливо, — уходить в глубину леса было бы неразумным. При относительной безопасности группа окажется в полном неведении о происходящем вокруг, потеряет контроль над обстановкой и возможность выбора слабого звена линии фронта для попытки прорыва. Поэтому было решено двигаться по кромке леса, ориентировочно в ста метрах от его края, параллельно шоссе.

— Замри! Ложись!..

И нет страшной, готовой на все, вымотанной офицерской группы. Ни один кустик не шевельнется. Будто и не было пятидесяти с лишним человек. Тишина. Приятно иметь дело с профессионалами.

Но сквозь тишину леса — натужный вой автомобильных моторов. Вот машины совсем рядом. Они ползут не по шоссе, а по самой кромке леса. Колеса грузовиков вязнут в сырой земле, буксуют. В каждом кузове солдаты с оружием. Сквозь толщу деревьев не разглядеть, поляки это или русские. Остановился один грузовик. Высыпались из него солдаты, растянулись цепью, стали поудобнее устраиваться, раскладывать оружие, боеприпасы. Кто-то уже корежит консервную банку десантным ножом, кто-то пытается соорудить костер.

Метров через триста остановился второй грузовик.

Тоже разгрузился, пополз за первым. Дальше — третий, четвертый...

— Они оцепляют поля, — прошептал гауптману лейтенант Эберт.

— Тихо. Вперед!..

Через разминированное поле пустые грузовики выползли на шоссе и, наращивая скорость, разбрасывая задними колесами налипшие ошметки грязной земли, пошли к городку.

— Надо уходить глубже в лес, — снова прошептал Эберт.

— Заткнитесь. Вперед, я сказал!

Отто фон Мальдер почувствовал, как его подняли и понесли. Ветки низкого кустарника постоянно задевали снизу за брезент носилок. Несмотря на то что между телом фон Мальдера и носилками лежало вчетверо сложенное одеяло фрау Циглер, генералу казалось, что кто-то все время пытается незаметно для всех распороть снизу носилки и он, фон Мальдер, вот-вот выпадет через этот разрыв, останется лежать на холодной сырой земле, а те, кто его несет, ничего не заметят и пойдут с пустыми носилками дальше... Он уже слышал треск разрывающегося брезента, сердце его сжималось от ужаса, крик застревал в горле. От мысли, что сейчас он останется совершенно один, неподвижный и бессильный, его бил озноб и в глазах возникала снежная вьюга. Тело пронизывал жесточайший холод, в мозгу всплывали и перемешивались два события, стоящие друг от друга на расстоянии двух лет, объединенные только одним — зимой. Он никак не мог вспомнить, что было раньше — аэродром в Полтаве или Сен-Жермен... Холод, вьюга, снег. За полгода до войны с Россией, в январе сорок первого года, он был командирован в штаб группы армии Рундштедта в Сен-Жермен, близ Парижа, для участия в военной игре. В ней отрабатывалось «наступление из Румынии и южных районов Польши на Киев и русский юг». Он видел лица, слышал голоса полковника Гейма — начальника штаба шестой армии, полковника Велера из одиннадцатой армии, полковника Цвиклера из танковой группы Клейста... В нападение на Россию они играли три дня — с тридцать первого января по второе февраля сорок первого... Спустя три года после неудавшегося покушения на Гитлера застрелился полковник Велер, иначе бы его повесили, как и всех заговорщиков... Почему так холодно? Откуда эта вьюга, поземка?.. Он уже не чувствует собственных ног от холода. Он закоченел... Он сейчас упадет! Это аэродром в Полтаве... Тоже январь, только сорок третьего... Почему рядом Рундштедт?! Это он там стоял — Отто фон Мальдер!.. Ах как тяжело ему было тогда в Полтаве!.. Но почему же так холодно?! Почему такой мороз, откуда столько снега?.. Тогда, в сорок первом, в Сен-Жермен было же решено, что Полтава — это «южное направление»!.. На полтавском аэродроме он впервые вслух позволил себе усомниться в незыблемом. Их было двое — он и адъютант Гитлера, тогда еще полковник, Пауль Шмундт, его старый приятель по академии. Шмундт — доверенное лицо Кейтеля и Йодля. Боже мой, неужели никто не слышит, что брезент носилок уже расползается и он сейчас выпадет на землю?! Неужели этого так никто и не заметит?.. Он спросил Шмундта, нужна ли вообще была война с Россией... И Шмундт ответил, что, по словам фюрера, эта война все равно должна была начаться. «Чего же стоило подписание пакта о ненападении?» — спросил тогда фон Мальдер. На это Шмундт ответил, что очень огорчен душевным состоянием своего старого товарища Отто фон Мальдера и пусть это навсегда останется между ними...

У фольварка Циглеров, где еще вчера пряталась вся немецкая группировка, стояло три военных грузовика. Два тупорылых «ЗИСа», один «студебекер» и «джемси».

Вместе с отделением охраны и полувзводом солдат водители таскали из амбаров герра Циглера в кузова своих машин мешки с посевным зерном, выкатывали из могучих каменных сараев плуги, бороны, сеялки...

Старшим этой команды был юный младший лейтенант. В сорок втором году он окончил сельскохозяйственный техникум, а в конце сорок четвертого — пехотно-пулеметное училище. Сегодня с утра его сельхозгруппа сформировалась из вновь прибывшего вчера пополнения, и младший лейтенант был счастлив этому обстоятельству.

Он так и не научился командовать опытными фронтовиками и сейчас с удовольствием отрабатывал «командные навыки и офицерский голос» на стриженых новичках, которым удалось родиться на год позже его появления на свет.

— Веялку, веялку-то зачем выволокли?! — кричал он неестественно строго. — Немедленно — на место! Веялка понадобится только осенью. Вот вы! Фамилия?

— Моё?.. — Растерянный новобранец испуганно уставился на младшего лейтенанта.