С тех пор каждый разговор со мной она начинает со слов: «Послушай, Кот…»

– Послушай, Кот, – сказала мне Таня как-то вечером на исходе второй недели. – Тут в «Штерне» – журнальчик есть такой – я прочитала любопытную заметочку. Ссылаются они на эФКаУ. На Федеральное Криминальное Управление. А эта контора тебе – не хухры-мух-ры. Так вот, они вспоминают, что когда в июле девяносто четвёртого года в мюнхенском аэропорту был задержан какой-то наш российский туз, чуть ли не замминистра, с небольшим грузом высокотоксичного оружейного плутония, они уже тогда располагали сведениями, что эта порция плутония – жалкий лепет по сравнению с теми килограммами, которые сейчас спрятаны русскими где-то в Берлине. Их вполне достаточно для хорошенькой атомной бомбочки! Слушай, Кот, что они пишут…

Таня взяла в руки журнал, открыла нужную страницу, и я увидел в статье, которую она мне собиралась читать, строки, подчёркнутые её рукой. То, что это была её рука – тут можете мне поверить на слово. Тут мы, Коты, никогда не ошибаемся!

– Я тебе буду читать сразу по-русски. Хорошо? – сказала Таня. «Мне без разницы. Можешь и по- немецки», – подумал я, но не сделал даже крошечного усилия, чтобы моя мысль дошла до её сознания.

Она отличная тётка! Как сказал бы Водила – «своя в доску». И выглядит, по Человеческим параметрам, – будьте-нате! Но раз я решил – никакого Контакта – так оно и будет. На кой хрен нам потом, когда мы расстанемся, разные душевные заморочки? Мало у нас, у каждого, своих болячек?!

– Где это, где это?.. – бормотала Таня, водя пальцем по строчкам. – А!.. Вот! Послушай, Кот, что пишет «Штерн» со ссылкой на эФКаУ: «Как стало известно из проверенных источников, недавняя неудавшаяся попытка ввоза в Германию более полутонны кокаина, закончившаяся кровавой трагедией на автобане у Мюнхена, – тоже дело рук русской мафии, стоящей в непосредственной близости к правительственным кругам России».

«Какие ещё полтонны?! – возмутился я и даже подпрыгнул на месте. – Там же чуть больше ста килограммов было!!! А полтонны – это пятьсот кило!..»

Когда Шура пытался научить меня цифрам, это было единственное, что я запомнил.

Наверное, я слишком сильно проэмоционировал и невольно воздействовал на сознание Тани. Потому что она слегка оторопело посмотрела на меня, будто услышала мой голос. А потом, не веря себе самой, потрясла головой – будто отгоняла от себя это невероятное наваждение с говорящим Котом, и расхохоталась. Но тем не менее сказала, не понимая, что отвечает мне на мой всплеск:

– Да не было, не было там никаких пятисот килограммов! Я же сама слышала, полиция на автобане говорила о ста килограммах! Ну, «Штерн»! Ну, «Штерн»!.. Не приврать не может. Да! И ещё… Но это я уже подтверждаю. Послушай, Кот: «В ближайшие дни будет произведена серьёзная нейрохирургическая операция единственному оставшемуся в живых русскому участнику кокаиновой трагедии. Врачи надеются, что после операции к нему вернётся сознание и он сможет приоткрыть завесу над тайной, покрывающей эту преступную историю…» Вот так, мой дорогой Кот! Пока, правда, идут какие-то переговоры с Минздравом России, но уже с завтрашнего дня мы начинаем готовить твоего приятеля к операции. Оперировать будет сам профессор фон Дейн. Отличный доктор! Такое впечатление, что его выучил мой казахский Левинсон…

Но уже на следующий день выяснилось, что в Мюнхене никакой операции Водиле делать не будут.

Около трех часов дня, когда большая часть врачей покидает больницу, оставляя её на дежурных коллег и младший медицинский персонал, я шатался по служебной автостоянке вокруг роскошного «ягуара» профессора фон Дейна в надежде увидеть его самого и посмотреть, как выглядит Человек, который должен вернуть Водилу к жизни.

Его «ягуар» я уже знал. Неделю назад Таня показала мне машину профессора и заметила:

– Ничего себе автомобильчик у нашего шефа! Под сотню тысяч марок тянет. Если бы Боженька был справедлив, то мой нейрохирургический казах Вадик Левинсон вообще должен был бы на полумиллионном «роллс-ройсе» по Парижу ездить. А он на мотоцикле по Алма-Ате гоняет…

По-моему, этот казах с такой странной фамилией был единственным Человеком, которого Таня Кох вспоминала из своей прошлой жизни. Как я Шуру Плоткина.

Не успел я прошляться под машинами и получаса, как к «ягуару» подходят высокий, стройный седой человек лет сорока пяти и какой-то низенький, полный господинчик с огромными усищами. Оба в пальто и с папками.

И я вспоминаю точно, что высокого и стройного я уже пару раз видел у служебного входа, а низенького, полного – никогда.

Высокий открывает «ягуар», снимает пальто, бросает его на заднее сиденье и туда же кладёт кожаную деловую папку. Значит – это профессор фон Дейн. А я и не знал…

Низенький, полный, с усищами, открывает стоящий рядом «опель-омега», делает абсолютно то же самое и говорит фон Дейну, продолжая, видимо, давно начатый разговор:

– У него же райзеферзихирунг! Эта идиотская нищенская медицинская страховка! Все русские покупают для своих сотрудников, едущих за границу, только такие страховки!.. А один день пребывания этого русского бандита в нашей клинике стоит больше тысячи двухсот марок! Не считая вашей операции…

– Я мог бы отказаться от гонорара за эту операцию… – говорит профессор фон Дейн.

– Вы что, один её собираетесь делать?! – вскипел усатый. – А ваши ассистенты, анестезиологи, операционные сёстры, техники – они все тоже откажутся от денег, лишь бы вы смогли прооперировать этого русского?! Я не говорю уже о чудовищной стоимости медикаментов, перевязочного материала, амортизации аппаратуры, стоимости энергии… А последующие расходы? После операции?..

– Но, чёрт побери, существует же, кроме примитивных денежных расчётов, в которых мы буквально все утопаем, ещё и какая-то этическая норма взаимоотношений – «Врач и Больной»?! – разозлился фон Дейн.

– О Боже… – Усатый даже всплеснул руками. – Но если русские не хотят за него платить и требуют немедленно отправить этого гангстера в Петербург – какого чёрта вы упираетесь?! Они хотят его сами оперировать – Бог им в помощь… Что вам-то?

– Мы ликвидировали его ранение брюшной полости, еле-еле привели его к состоянию, когда можно начинать нейрохирургию, а теперь… Это преступно и возмутительно! – рявкнул профессор.