Он резко встряхнул трубкой, и из неё выскочило ещё несколько таких трубок – одна другой тоньше! В руках мальчика моментально оказался упругий стальной прут длиной уже в пять моих хвостов.

У нас дома, в Ленинграде, у Шуры Плоткина была старая медная подзорная труба. Купил по пьяни в какой то комиссионке… Так вот, она тоже так выдвигалась, как этот стальной прут Мальчика. Из короткой становилась длинной.

Но самый большой и грязный Пёс, на которого я уже нацелился, оказался ещё и самым глупым Псом. Он не понял грозящей ему опасности и рванулся к Мальчику.

Честное благородное слово, я даже не сумел заметить, когда Мальчик взмахнул своим оружием!..

Я только услышал хлёсткий звук удара, услышал визг Болонки из пасти огромного злобного Пса, который только что лаял басом, и увидел, как тот покатился по земле, зажимая передними лапами свою окровавленную морду!..

А ещё я услышал, как маленький американский Мальчик вдруг на чистейшем русском языке прокричал, всей Собачьей своре:

– Ну что, бляди сраные?! Суки позорные!.. Сявки парашные!.. Кто ещё хочет, шестёрки падлючие?! В рот вас…

Произошло невероятное! Маленький, на вид – десятилетний Мальчик рванулся к стае Собак и стал жестоко исхлестывать стальным прутом длиной в пять моих хвостов всю злобную Собачью свору, изрыгая такие чудовищные русские слова, которых я никогда не слышал ни от пьяного Шуры, ни от разъярённого Водилы, ни от кого бы то ни было в России! А уж у нас на пустыре Мужики иногда так выражались… Но до этого Мальчика им было так же далеко, как от Европы до Америки.

Грязный, тюремно-непристойный российский мат стоял в холодном воздухе американского морского торгово-грузового порта Элизабет в Нью-Джерси штата Нью-Йорк!

Чудовищная матерщина, исторгаемая слегка охрипшим от злости и напряжения нежным мальчишечьим голосом, произвела даже на меня неизгладимое шокирующее впечатление. А уж я в своей жизни наслушался всякого.

Панический визг и лай разных Собачьих голосов слились в единый жалобный вой. «Собачья свадьба» улепётывала в разные стороны, уже не помышляя ни обо мне, ни о гамбургере, ни тем более о каких бы то ни было сексуально-половых играх в своём смехотворном Собачьем стиле.

– Вот так-то, котик, – по-русски сказал мне этот отважный Мальчик, стирая со своего страшного оружия кровь и клочья Собачьей шерсти бумажной салфеткой от гамбургера. – Не ты их, так они тебя… Здесь только разинь варежку! Вмиг схарчат и не подавятся…

Этот маленький виртуоз российского мата и блатного жаргона вдвинул все пять трубок одну в другую, и убийственный стальной хлыст сразу же превратился в короткую невинную трубку величиной с мой хвост.

Он сунул её в карман куртки, а оттуда вытащил чуть примятый, надкусанный гамбургер, по-братски разломил его пополам и одну половинку протянул мне.

– Слезай, слезай!.. Ой, ты же по-русски не тянешь, а я… – спохватился Мальчик и повторил уже по- английски: – Давай, давай, спускайся… Тебе помочь?

– Не нужно, – сказал я ему и спрыгнул с дерева. Мальчик секунду ошеломлённо смотрел на меня, держа в каждой руке по половинке надкусанного гамбургера.

Каждый из Людей, с которыми я когда-либо решал войти в шелдрейсовский Контакт – при длительной ли подготовке, как с Водилой, или при внезапном, мгновенном решении, как с Мастером, – все они начинали с того, что первое же слово, которое я ПРОИЗНОСИЛ, они или не воспринимали вообще, или им начинало казаться, что они ОСЛЫШАЛИСЬ.

За очень редким исключением. Вроде Фридриха фон Тифенбаха. Но Фридриху уже далеко за шестьдесят, что несомненно приближает его к кое-каким особенностям детского восприятия мира…

Ребёнок же… Вот, пожалуйста, – живой пример!..

А этот ребёнок, этот маленький Мальчик, судя по тому, КАК он вёл себя в бою с Собаками, и по тому, ЧТО он им кричал, – прошёл, как говорил Водила, «огонь, воду и медные трубы».

Так вот, этот ребёнок, этот Мальчик сразу же откликнулся на мой зов! Сразу сообразил, что я обращаюсь именно к нему. И сразу же с распахнутым сердцем потянулся ко мне. Он тут же поверил в РАЗГОВАРИВАЮЩЕГО КОТА!!!

Обнаружив, что на свете может быть и ТАКОЕ, он пришёл в неописуемый восторг. В его глазах сверкало искреннее и доверчивое детское восхищение, а рот сам по себе радостно растягивался от уха до уха.

А я смотрел на него и был потрясён этой метаморфозой! Так говорил Фридрих фон Тифенбах… Будто бы это вовсе и не он, этот маленький Мальчик, минуту тому назад, рискуя жизнью, встал на мою защиту и отважно сражался с несколькими охреневшими от ярости Псами; будто не он только что грязно и ужасно матерился очень-очень «взрослыми» словами…

Сейчас это был РЕБЁНОК, который не мог оторвать от меня сияющих и счастливых глаз!

– Ты… Ты!.. ТЫ – ГОВОРЯЩИЙ КОТ?! – слегка заикаясь, спросил он.

– Нет, Я – ДУМАЮЩИЙ, – ответил я ему. – Давай сюда свой гамбургер!..

часто бормотал Мой Шура Плоткин, бесцельно сидя за пишущей машинкой и глядя в потолок.

Обычно это случалось на следующий день после очередной кухонной или «домжуровской» поддачи или после долгих и изнурительных проводов какой-нибудь барышни, ночевавшей у нас и совершенно не желавшей утром покидать нашу квартиру.

бормотал Шура, и я каждый раз знал, что произойдёт дальше. Шура должен был закинуть руки за голову, тупо посмотреть на чистый лист бумаги, заправленный в пыльную машинку, и горестно признаться: