сильно стучало сердце, и вся она была преисполнена возбуждающего страха. Чем больше смелости проявляла она перед лицом опасности, тем сдержаннее была по отношению к студенту. Не очень-то он и преуспел с ней. Разве что добился недолгих объятий и нежных поцелуев, а в основном она выскальзывала из его рук и крепко сжимала ноги, когда он гладил ее тело.

И было это не потому, что она не желала студента. Но покоренная с самого начала его нежной робостью, она хотела сохранить ее для себя. С пани Кристиной еще никогда не случалось, чтобы какой- нибудь мужчина излагал ей свои мысли о жизни и упоминал имена поэтов и философов. А ведь бедолага- студент не умел ни о чем другом говорить; гамма его обольстительного красноречия была весьма ограниченной, и приспосабливать ее к социальному уровню собеседниц он не привык. Кстати, ему казалось, что и попрекать себя не за что, ибо цитаты, заимствованные из философов, действовали на простую жену мясника гораздо сильнее, чем на его подруг по факультету. Однако от него ускользало то, что впечатляющая цитата из философа, пусть и очаровывала душу его собеседницы, воздвигала барьер между ним и ее телом. Ибо пани Кристину тревожило туманное опасение, что отдайся она студенту телом, их связь тем самым снизится до уровня мясника или автомеханика, и о Шопенгауэре она уже никогда не услышит.

Перед студентом она испытывала смущение, какого прежде не знала. С мясником и автомехаником она всегда могла весело и быстро обо всем договориться. О том, например, что оба мужчины, занимаясь с нею любовью, должны быть чрезвычайно внимательны: ведь врач при родах сказал ей, что второго ребенка она не может себе позволить, так как рискует здоровьем, если не жизнью. История разворачивается в те давние времена, когда аборты были строжайшим образом запрещены и женщины не могли сами ограничивать свою плодовитость. Мясник и автомеханик правильно понимали ее опасения, и Кристина, прежде чем позволить им проникнуть в нее, с веселой деловитостью контролировала, соблюдают ли они все необходимые меры предосторожности. Но когда она представляла себе нечто подобное по отношению к своему ангелу, спустившемуся к ней с облака, на котором он беседовал с Шопенгауэром, то чувствовала, что подходящих слов ей не найти. Поэтому нетрудно заключить, что ее любовная сдержанность имела две причины: как можно дольше удерживать студента в очаровательном пространстве нежной робости и как можно дольше избегать того отвращения, которое она могла бы вызвать чересчур практическими сведениями и пошлыми предосторожностями, без каких, по ее мнению, не обходится телесная любовь.

Но студент при всей своей тонкости был упрям. Как бы крепко она ни сжимала ляжки, он мужественно держал ее за ягодицы, и это объятие говорило о том, что если кто и любит цитировать Шопенгауэра, то ради этого он вовсе не намерен отказываться от тела, которое ему нравится.

Впрочем, каникулы на исходе, и оба любовника обнаруживают, что им было бы грустно не видеться целый год. Пани Кристине ничего не остается, как выдумать предлог и поехать к нему. Оба знают, что будет означать этот приезд. Студент живет в Праге в маленькой мансарде, и путь пани Кристины может закончиться только там и нигде больше.

Литостъ — чешское слово, непереводимое на другие языки. Его первый слог, произнесенный под ударением и протяжно, звучит как стон брошенной собаки. Для смысла этого слова я напрасно ищу соответствие в других языках, хотя мне и трудно представить себе, как без него может кто-то постичь человеческую душу.

Приведу пример: студент купался со своей подругой— студенткой в реке. Девушка была спортсменкой, а он плавал скверно. Не умел дышать под водой, двигался медленно, судорожно держа голову над поверхностью. Девушка любила его до безумия и была настолько тактична, что старалась плавать так же медленно, как и он. Но когда купание уже близилось к концу, ей захотелось отдаться своему спортивному порыву, и она мощным кролем устремилась к другому берегу. Студент тоже попытался плыть быстрее, но при этом наглотался воды. И, почувствовав себя ничтожным, уличенным в своей физической неполноценности, испытал литостъ. Ему вспомнилось его болезненное детство без спортивных занятий, без друзей, под чрезмерно заботливым присмотром матери, и при мысли о себе и своей жизни его охватило отчаяние. Когда они шли по проселочной дороге к городу, он молчал. Уязвленный и униженный, он ощущал неодолимое желание ее ударить. «Что с тобой?» — спросила его студентка, и он попенял ей: она же прекрасно знает, что на другой стороне реки водовороты, что он запретил ей туда плавать, что там она могла утонуть, — и дал ей пощечину. Девушка расплакалась, и он, видя на ее лице слезы, проникся к ней сочувствием, обнял ее, и его литостъ рассеялась.

Или вот иное переживание из детства студента: родители заставляли его брать уроки скрипки. Он не был особо одаренным, и учитель прерывал его холодным и невыносимым голосом, попрекая за ошибки. Он чувствовал себя униженным, хотелось плакать. Но вместо того, чтобы стараться играть точнее, без ошибок, он, напротив, стал делать их умышленно, и голос учителя звучал еще невыносимее и злобнее, а он все глубже и глубже погружался в свою литостъ.

Итак, что такое литостъ?

Литостъ — мучительное состояние, порожденное видом собственного, внезапно обнаруженного убожества.

Одно из обычных лекарств против собственного убожества

— любовь. Ибо тот, кто истинно любим, убогим быть не может. Все его слабости искуплены магическим взглядом любви, в котором даже неспортивное плавание с торчащей над водной гладью головой становится очаровательным.

Абсолют любви есть, собственно, мечта об абсолютном тождестве: необходимо, чтобы любимая женщина плавала так же медленно, как мы, и никоим образом не имела своего собственного прошлого, о котором вспоминала бы с радостью. Но как только иллюзия абсолютного тождества рушится (девушка с радостью вспоминает о своем прошлом или быстро плавает), любовь становится лишь постоянным источником того великого страдания, которое мы называем литостъю.

Тот, кто обладает глубоким опытом всеобщего человеческого несовершенства, относительно защищен от ударов литости. Вид собственного убожества представляется ему чем— то обыденным и нелюбопытным. Литостъ, таким образом, характерна для возраста неопытности. Это одно из украшений молодости.

Литость работает как двухтактный мотор. За ощущением страдания следует жажда мести. Цель мести — заставить партнера выглядеть таким же убогим. Пусть мужчина и не умеет плавать, но получившая пощечину женщина плачет. Стало быть, они чувствуют себя ровней и могут продолжать любить друг друга.

Поскольку месть никогда не может раскрыть своего истинного повода (студент не может сказать девушке, что ударил ее потому, что она плавает быстрее его), она вынуждена привести мотив ложный. Литость, стало быть, никогда не обходится без патетического лицемерия: молодой человек заявляет, что содрогался от ужаса при мысли, что его девушка утонет, а мальчик нескончаемо выводит фальшивый звук, изображая непоправимую бездарность.

Эта глава изначально должна была называться: «Кто он, студент?». Но, рассуждая о литости, она как бы вела речь о студенте, ибо он не что иное, как воплощенная литость. А посему не стоит удивляться, что студентка, в которую он был влюблен, в конце концов бросила его. Приятно ли получать

пощечину только за то, что ты умеешь плавать? Жена мясника, которую он встретил в родном городе, пришлась ему весьма кстати, словно большой пластырь, способный заживить его раны. Она восторгалась им, боготворила его и, когда он рассказывал ей о Шопенгауэре, не пыталась, возражая ему, проявлять свою собственную, не зависящую от него индивидуальность (как это делала злополучной памяти студентка), а смотрела на него глазами, в которых он, умиленный ее умилением, видел, как ему казалось, слезы. Кроме того, не преминем добавить: с тех пор как студент расстался со студенткой, он не спал ни с одной женщиной.