Как известно, власти СССР полвека категорически отрицали существование секретных протоколов к советско-германскому пакту 1939 года.

Но весь мир в то время очень интересовало, как живется в странах Балтии спустя полвека после того 1939-го. И в год 50-летия пакта по инициативе канала ТВ-3 Франции началась совместная работа с рижанами над созданием киноленты «Латвия. Август 1989 года». Французы пообещали получить разрешение МИДа ФРГ для киносъемки зловещих документов.

Вот что об этих встречах в Германии мне поведали Ивар и Андрис Виестурс Селецкисы — латвийские мастера кинодокументалистики.

«Август 1989-го. В Бонн, тогда столицу ФРГ, отправилась четверка рижан: сценарист Таливалдис Маргевич; в качестве эксперта — Маврик Вульфсон, депутат Верховного Совета СССР, человек, уже тогда хорошо известный на Западе; звукооператор Гунар Нетребскис и я, кинооператор, — вспоминает Андрис Се-лецкис. — На киностудии мне доверили 35-миллиметровую синхронную западногерманскую кинокамеру „Arriflex“, тогда самую современную. Ивар Селецкис, режиссер фильма, мой старший брат, остался в Риге — предстояло документировать „Балтийский путь“ трех республик, организованный народными фронтами наших стран, волнующее событие, когда миллионы их жителей — и стар, и млад, взявшись за руки, создали живую цепь, протестуя против секретных протоколов и требуя восстановления независимости на своей земле.

В Бонне нас ждали сюрпризы: гостиница заказана, но платить нечем — еще не перечислили деньги. Пару дней даже пришлось почти голодать… Исчез наш французский шеф — атташе по культуре, и группу уже собирались выселить из гостиницы.

Но постепенно всё наладилось. Маврику удалось разыскать Паула Клявиньша, латвийского активиста, проживавшего тогда в Германии, — он и стал нашим помощником. Объявился и шеф-француз. Оказалось, ему было строго-настрого запрещено контактировать с латвийским диссидентом Вульфсоном.

Наконец, киносъемки в архиве разрешены. Но там особые строгости — тщательная проверка документов, личный досмотр. Из техники с собой разрешено занести только мой „Arriflex“. Даже фотоаппарат нельзя: „В разрешении написано „киносъемка“, значит только киносъемка“. Немецкая точность и чёткость.

…И вот свершилось — мы в подземельях, в хранилищах архива — святая святых самой Истории! Специально для нас, рижан, открываются тяжелые двери, и в помещение вносят объемистую папку в крепком темно-красного, почти бордового цвета кожаном переплете и ящик с негативными фотопленками и микрофильмами, на которых заснят весь толстенный многостраничный пакт. И все это ставят… на обыкновенный рабочий стол перед нашим экспертом — предоставленный вариант документа на немецком языке.

Включаю камеру, и с этого момента она без остановки работает до самого нашего выхода из зала. Фиксирую каждый шаг, каждое движение.

Вот Маврик осторожно, с трепетом берет в руки папку и своими тонкими длинными пальцами открывает фолиант, перелистывает его страницы размером около А-4, бегло просматривает, прочитывает тексты… Затем снова главную страницу — титульный лист, и перед глазами действительно сама История: с одной стороны страницы подпись „И. Риббентроп“, с другой — „В. Молотов“, их официальные титулы — министр иностранных дел Германии (Третьего рейха), народный комиссар иностранных дел СССР.

На оригинале хорошо сохранились и четко видны даже цвета чернил подписей, всех официальных гербовых печатей и многочисленных штампов. И дата — „23 августа 1939“ (известно, что документы были подписаны в два часа после полуночи 24 августа, но по согласованию сторон они были датированы 23 августа. — Э. Б.).

…Ящик с фотопленками, микрофильмами пакта и всех секретных протоколов Маврик просматривает так, чтобы я мог все четко заснять. Впечатление было такое, что и эти съемки документов сделаны еще в 1939 году — по краям, на дорожках пленки постоянно пробегают фирменные знаки „АвРА- 39“(немецкая негативная пленка).

— Маврик, неужели это настоящие? — с недоверием шепчу Вульфсону.

— Более настоящих и быть не может!!!

„Съёмка окончена! Это всё!“— раздаётся в помещении. Оказалось, что уже промелькнули разрешенные минуты, а для нас это были моменты истины века. Только что своими глазами мы, четверо рижан, единственные из всего тогда еще Советского Союза, увидели секретные протоколы, которые взорвали мир не только в Европе. С которых началась Вторая мировая война и потекли реки человеческой крови. Увидели сатанинский документ, изменивший судьбы миллионов людей Восточной Европы — Польши, стран Балтии, Бессарабии и не только…

…Покинув мрачные архивные подземелья, от увиденного мы еще долго не можем говорить. Такое врезалось в память на всю жизнь», — и сегодня с волнением вспоминает Андрис Виестурс.

«Вместе с Майей Селецкой, режиссером по монтажу, работу над фильмом по заснятым материалам мы заканчивали уже на студии в Марселе, — вспоминает Ивар Селецкис. — 52-минутная документальная лента „Латвия. Август 1989 года“ стала популярной во всей Франции — тогда фильм трижды демонстрировался по телевидению, получил хорошую оценку и имел обширную прессу. В моём архиве пачки восторженных рецензий ведущих изданий, начиная с „Фигаро“, „Либерасьон“ и др.

Тогда, готовясь к визиту в Латвию, этот фильм специально посмотрел президент Франции Франсуа Миттеран.

Однажды в 1989-м фильм показали и по латвийскому телевидению, но не особенно афишировали его — то было время противостояния разных политических платформ.

„Человек, видевший секретные протоколы“, — так в своей книге „100 дней, которые разрушили мир“ Маврик Вульфсон назвал главу о встрече с немецким дипломатом Хансом фон Хервар-том, единственным в 7989-м году живым свидетелем событий той сатанинской августовской ночи 1939 года в Кремле.

„Человек, который держал в руках секретные протоколы“, — с тех киносъемок в Бонне величают Маврика Вульфсона».[43]