Миф о кремлевском сговоре между двумя тоталитарными режимами базируется на довольно обширном комплексе фальсификаций, который пополнятся и поныне. В начале 50-х годов в оборот был запущен миф о некоем «антипольском соглашении», якобы заключенным между НКВД и гестапо на основе «секретного протокола о польской агитации» от 28 сентября 1939 г. Через полвека муслякания этой темы «антипольское сотрудничество» между спецслужбами Германии и СССР превратилось в «общеизвестный факт», к которому не считают зазорным апеллировать даже «серьезные историки». Однако в этой версии есть много уязвимых мест. Например, очень часто упоминается краковская конференция НКВД и гестапо в марте 1940 г., однако никто не называет точной даты этой встречи, имен участников, принятых документов. То же самое относится к якобы имевшим место быть конференциям в Закопане, Крынице и Бресте-Литовском.
Но польские «историки», известные своей патологической тупостью, настырно пытаются «уточнить» мифологию. Вот как оценивает их потуги российский исследователь Александр Дюков:
«Само подробное описание — сделанное неким польским священникам Юзефом Дембиньским: „Первая конференция по сотрудничеству немецких и советских служб безопасности состоялась 27 сентября 1939 г. в Бресте над Бугом. Она была посвящена деятельности обеих спецслужб по борьбе с польской оппозицией и диверсией. Вторая конференция состоялась в конце ноября 1939 г. в Пшемысле (Перемышль) и касалась обмена военнопленными и перемещения населения. Однако наиболее кошмарная в своих последствиях была III методическая конференция НКВД и гестапо, состоявшаяся 20 февраля 1940 г. в г. Закопане. Немецкую делегацию возглавил Адольф Эйхман, а советскую — Григорий Литвинов. Принятые во время этой конференции постановления оказали чрезвычайно серьезное влияние на методы совершенного на польском народе геноцида“. Источники информации святой отец, естественно, не называет; поверить же ему на слово мешают Эйхман и Литвинов, назначенные Дембиньским руководителями делегации. Дело в том, что Эйхман в феврале 1940 года был всего лишь референтом „еврейского“ отдела гестапо и к борьбе с польским подпольем никакого отношения не имел. С Литвиновым же дело обстоит еще хуже. Если в виду имеется дипломат Литвинов, то его звали все-таки не Григорием, а Максимом, и никакого отношения к борьбе с польским подпольем он опять-таки не имел. Конечно, может быть, речь идет о каком-то офицере НКВД; однако ни в фундаментальном справочнике „Кто руководил НКВД, 1934–1941“, ни в именных указателях к сборникам документов „Органы госбезопасности СССР в Великой Отечественной войне“ мы никакого Григория Литвинова не находим.
Польский историк Петр Колаковский, считает, что контакты между НКВД и гестапо осуществлял „генерал НКВД Набрашников“ (Kolakowski P. NKWD i GRU па ziemiach polskich, 1939–1945. Warzawa, 2002. S. 66). К сожалению, фамилия Набрашникова в справочнике руководителей НКВД опять-таки не фигурирует.
Впрочем, в отличие от польского священника, профессиональные историки не балуют нас подробностями и сюжет о сотрудничестве между НКВД и гестапо в Кракове и Закопане обрисовываю крайне лаконично. Например, доктор исторических наук Н.С Лебедева в статье „Четвертый раздел Польши и катынская трагедия“ пишет, что „в Закопане в декабре 1939 г. был создан совместный учебный центр служб безопасности и проходили переговоры ответственных чинов гестапо и НКВД“. В качестве источника информации она ссылается на книгу Piekalkiewicz J. Hitler und Stalin zerschlagen die Polnische Republik. Berish Gladbach, 1982. — no всей видимости, эмигрантскую.
Белорусский кандидат исторических наук Игорь Кузнецов в „Белорусской деловой газете“ пишет: „СД на территории Западной Белоруссии по указанию имперского министерства безопасности вступило в тесный контакт со службами НКВД. С этой же целью в Закопане был создан секретный совместный учебный центр, в котором эсэсовцы и энкаведисты постигали науку борьбы с польским сопротивлением.“ Из какого источника, взята эта информация, Кузнецов не уточняет.
Поляк Мачей Козловский более откровенен и свои источники называет: „Осенью 1990 года в российском еженедельнике „Новое время“ была опубликована статья С. Куратова и А. Полякова, которые выдвинули гипотезу о том, что расстрел польских офицеров весной 1940 года был заранее спланированной и скоординированной совместной акцией гестапо и НКВД. Сговор мог состояться в начале марта 1940 года на совещании в Кракове и Закопане (об этом совещании и договоренностях, касающихся деятельности против польского движения сопротивления, пишет также Н. Дэвис в своем труде о Варшавском восстании). О „методических конференциях“, проводившихся германскими и советскими властями, мы знаем также из исследований С. Дембского, автора большой монографии „Между Берлином и Москвой. Германо-советские отношения в 1939–1941 гг.“. Он приводит даже конкретные подробности этих встреч, однако приходит к выводу, что до настоящего времени не обнаружено убедительных доказательств, свидетельствующих о связи этих конференций с катынским делом“. Как видим, автор ссылается на книги Н. Дэвиса и С. Дембского.
Давайте разбираться с источниками. Книга г-на Pjekalkiewicza, на которую ссылается Лебедева, не может рассматриваться как надежный источник по той простой причине, что поляки-эмигранты не имели доступа к документальным свидетельствам и были вынуждены довольствоваться слухами. Книгу С. Дембского, на которую ссылается Козловский, мне достать не удалось. Зато в книге Дэвиса, на которую ссылается тот же Козловский, истории с конференцией между НКВД и гестапо (Дэвис, впрочем, пишет об СС) отведено одно предложение (!). При этом Дэвис ясно пишет об отсутствии документальных свидетельств об этой „конференции“ (Davies N. Rising 44: The Battle for Warsaw. London, 2004. P. 91)».[140]
Итак, никаких документальных источников о сотрудничестве между спецслужбами СССР и Германии нет. Вообще, сама необходимость обмена опытом по линии гестапо — НКВД вызывает большое сомнение. У советских спецслужб к тому времени был накоплен колоссальный опыт по борьбе как с политическим подпольем, так и с повстанческим движением (басмачество, махновщина, семеновщина, восстания горцев Кавказа), потому очень сомнительно, чтобы гестаповцы, не имевшие даже сотой части такой практики, могли научить чекистов чему-то новому. А вот знакомить немцев с эффективными методами антиповстанческой борьбы было совсем не в интересах СССР. Чем беспокойнее будет в тылу у немцев, тем лучше для советской стороны. Но самое главное, никакого организованного сопротивления Германии в Варшавском генерал-губернаторстве в 1940 г. не было. В Западной Белоруссии и Западной Украине и подавно: там советским властям приходилось не обороняться от польских повстанцев, а наоборот, защищать немногочисленных поляков от враждебно настроенного коренного населения.
В Кракове 29–31 марта 1940 г. действительно проходили советско-германские переговоры, однако к проблемам борьбы с подпольем они никакого отношения не имели. На встрече рассматривались чисто технические и организационные вопросы по осуществлению взаимного обмена беженцами на основании ранее заключенного межгосударственного соглашения. С советской стороны в переговорах участвовала делегация из трех человек, в составе которой был один капитан НКВД. В составе германской делегации помимо трех гражданских чиновников был один майор жандармерии. Вот на этой базе и был в 1952 г. запущен миф о антипольской конференции, в которой участвовали «высочайшие чины» гестапо и НКВД. Авторство этой «утки» принадлежит проживавшему после войны в Лондоне польскому генералу Коморовскому, возглавлявшему в 1944 г. варшавское восстание (см. его книгу «Секретная Армия» («The „Secret Army“»), Нью-Йорк, 1951 г. или польское ее издание «Armia Podziemna»). Позднейшие мифотворцы представили дело так, будто на этой конференции советская сторона предлагала сбагрить немцам ненужных ей польских пленных. После отказа германской стороны принять сей сомнительный подарок, Сталин якобы приказал расстрелять 25 тысяч польских офицеров.
А вот в курортном городке Закопане действительно в 1939–1940 гг. функционировала школа гестапо, в которой проходили подготовку украинские националисты. Нетрудно догадаться, что деятельность школы носила антисоветский, а не антипольский характер, и сотрудничество с НКВД в данном случае полностью исключалось. С момента образования советско-германской границы до 22 июня 1941 г. на Западной Украине было разгромлено около полусотни оуновских отрядов, заброшенных с германской стороны. Отношения же между НКВД и Имперским управлением безопасности (РСХА), куда входило в качестве IV управления и гестапо (государственная тайная полиция), меньше всего можно назвать дружескими. Только в 1940 г. между пограничной полицией РСХА и погранвойсками НКВД произошло 235 конфликтов, включая вооруженные столкновения, в результате которых с обеих сторон имелись убитые и раненные. Видимо,
