проснуться и закусить.

Ничего интересного для себя за столом не услышал, говорили много, но о неизвестных мне людях и событиях. А завязывать разговор самому – не о чем. Сержанта за столом не было, так хоть с ним можно было переговорить. Наконец, дождавшись окончания этого тягостного для меня завтрака, поспешил на палубу.

У дверей каюты меня выхватил из толпы выходящих еще один мужичок из свиты Петра и вручил тряпочный мешочек весом килограмма три. На ощупь внутри монеты. Мне было настолько непривычно, когда обещания властителя выполняются столь молниеносно, что спросил, покачивая тяжелым мешочком:

– Что это?

– Талеры, как государь и сказывал. – Мужичок искренне удивился вопросу.

Спрашивать его, что за талеры и что на них купить можно, не стал. Кивнув казначею, отправился искать кормщика. Антону было опять не до меня, он готовился к отплытию, так что расспросы о стоимости денег пришлось оставить на потом и удовлетвориться выделенными мне сопровождающими с тузиком.

Отправились мы обычным порядком, катамаран впереди в качестве лоцмана, яхта в его кильватере на некотором отдалении. Погода была настолько хороша, что выглядывало солнце. Оставшиеся восемьдесят километров до Соловков прошли легко и без происшествий.

К позднему ужину швартовались в бухте Спасо-Преображенского монастыря. Дождавшись, пока государь сойдет на берег, отгремят всяческие восхваления и толпа встречающих утащит Петра со свитой в монастырь, я снялся со стоянки и выбросился на берег. Похоже, мы тут не на один день и стоять на рейде смысла нет.

Походил по пляжу – как приятно увидеть берег без битых бутылок и прочих наслоений от туристов, – выбрал место и поставил лагерь. Делать особо нечего, прогулялся вдоль воды, заодно и плавника насобирал. Вернувшись в лагерь, обнаружил уже разложенный костерок, перед которым на камнях сидело несколько членов экипажа яхты вместе с кормчим. Чуть поодаль сидели сержант с еще одним аналогичным амбалом.

Мои припасы никто не тронул. Все сидели, неторопливо переговариваясь, и ждали хозяина. Сбросив дрова в общую кучу и пожелав всем здоровья, обещаю вкусный ужин и лезу за самым большим каном. Мужики оживились, начали разводить огонь посильнее.

Поставили кипятить воду в первом кане, заодно сразу во втором – под чай. Мои запасы пресной воды надо будет срочно пополнять, но подумаю об этом утром. Пока вода закипала, подсел к сержанту, надо было с ним знакомиться основательнее. И мы повели разговоры ни о чем, присматриваясь друг к другу – все же одно дело общаться только по работе и совсем другое – быть хорошими приятелями.

Коснулись в разговоре темы стоимости рублей. Оказалось, что меня сделали очень богатым Буратино. На копейку можно было купить курицу или дюжину яиц, на полтину, то есть пятьдесят копеек, можно было сторговать корову или пуд железа. Если торговаться не умеешь, то корова с железом может встать в рубль. Ну а на рубль можно было купить аж двести шкурок белки, полтора пуда мяса с рыбой, около трех пудов муки или соли. Дорого стоила медь, около пяти рублей за пуд. А вот ручной труд ценился дешево. Плотник получал одну копейку в день на прокорм. Так что на свои премиальные я мог нанять работать тридцать человек на год. Специалисты, правда, ценились значительно дороже, в частности, меня, оказывается, записали в казенный ордер на зарплату корабельного мастера в размере тридцати рублей в месяц. А иностранные специалисты могли получать от десяти до ста рублей. Вот такой оказался финансовый расклад. Заодно выспросил общее финансовое состояние страны. Учебник истории опростоволосился окончательно. Такому на уроках не учили! Что же это за лапотная Россия, в которую по сорок тысяч семей в год из-за границы эмигрируют? В которой дают по пять рублей подъемных тем семьям, которые в засечные, то бишь пограничные, полосы переселяются? Где медицинские кордоны на границах имеются?

Мои планы претерпели очередное изменение. Потенциал в стране есть, значит, буду действовать с размахом, стягивая в Поморье лучших, а потом рассылая их по всей стране для создания новых «центров кристаллизации». Время собирать камни, время их разбрасывать. Теперь Россия мне виделась перенасыщенным солями раствором, что только и ждет мельчайшую крупинку, вокруг которой немедленно нарастет твердый камень. Главное, чтоб этот камень не утопил крупинку в жидкости. Улыбнулся всплывшей в памяти байке про лягушку, которая взбила лапками молоко в крынке до масла и выпрыгнула.

Закипевшая вода помешала продолжить столь мне интересный разговор о текущей финансовой и политической системе. Пришлось заниматься ужином и чаем. Традиционные макароны с тушенкой были поглощены под бурные одобрения. Ели из общего котла, жаль только котел у меня все же маленький, на такую ораву не рассчитанный. А дальше под чаек пошли всякие байки и слухи, которые слушал с интересом, надо как-то приживаться. Разошлись уже за полночь. Попрощавшись с мужиками, обратил внимание, что Михайло меня подзывает.

– Тебя на заутреню будет ждать отец Афанасий, велел быть обязательно. Утром за тобой зайду. Опосля заутрени походи по монастырской слободе, что за монастырем по берегу озера лежит. Много там люда искусного, пока государь здесь, может, и сманить кого получится, монахи перечить не посмеют.

– Благодарю, Михайло, за совет дельный, обязательно к мастеровым присмотрюсь. Жду тебя завтра.

Расставшись с сержантом, решил не заниматься уборкой, а завалиться спать. Заутрени, как помню из книжек, проводят чуть свет – опять выспаться не получится. Какой-то у меня отпуск напряженный выходит. С этой мыслью устроился спать.

И снова традиционный подъем. Дались им мои ноги! Какое, к демонам, утро, ночь на дворе! Опровергая мои мысли, ударили колокола монастыря. Придется вставать. Архиепископ явно собрался проверить меня на чертовщину, мало ли – в церковь войти не смогу или от ладана дымом сернистым исходить начну. Кстати, о сернистом дыме, надо озадачить сержанта еще и добычей кислот. Только вот ведь затык, как они тут кислоты называют? Без понятия. Попытался объяснять сержанту на пальцах, но он меня не понимал. Сошлись на том, что по приезде в Архангельск он отведет меня к знающим людям, и там решим вопрос. Любопытно, что он опять записал нечто в свои свитки, пунктуальный какой, и это радует.

Войдя на подворье, влились в собирающуюся толпу. Церковь выглядела внушительно, огромное каменное пятикупольное здание высотою метров сорок по центральному кресту.

Сержант крестился чуть ли не на каждом шагу, хотя на меня не косился, видимо, был проинструктирован заранее.

Подошли к группе священников, стоявших вместе с Петром на ступенях перед входом. Сержант поклонился, выразительно шевеля мне бровями, пришлось поклониться аналогично. На нас никто внимания не обратил, кроме архиепископа, выбравшегося из начинающей стекаться к дверям толпы и подошедшего к нам.

– Здрав будь, мастер Александр, и ты, Михайло, хочу эту заутреню с вами в соборе отстоять.

Поздоровались в ответ, еще раз обозначив персональные поклоны. Хорошо, что ручку целовать никто не предлагает. А то в виденных мной фильмах священники только тем и занимались, что тактильно помогали распространению инфекций, позволяя толпам страждущих лобызать свою конечность. Правда, не уверен, что это принято у православных – надо будет точнее узнать про местные реалии.

Зашли в собор, внутри не менее внушительный, чем снаружи. Обстановка не такая кричащая золотом, как в церквях моего времени, все более строго и от этого более торжественно, что ли. Мне понравилось. Люди стоят плотной группой, лица одухотворенные, крестятся, кланяются. Священник взывает раскатистым речитативом, но тут мой переводчик уже пасует. Священника и в свое время не всегда понять мог, что он там напевает, затаскивали меня на несколько богослужений. А если еще и текст старославянский, то можно просто расслабиться и слушать, как песню на японском.

Как только перешагнули порог собора, отец Афанасий периодически бросал на меня косые взгляды. Если он ждал моей дематериализации, то напрасно, а если подмечал глубину моего безбожия, то тут ничего не поделать, рано или поздно мои огрехи от незнания канонов все одно бы наружу поперли. Службу отстояли быстро, и по ее окончании Афанасий подвел меня к старичку, по-видимому, возглавляющему здешнюю братию.