– Нет, Петр, это просто суда для разных дел. И каждое из них будет хорошо только на своем месте. Поморский коч – для промысла в северных морях и борьбе с непогодой, галиот – для теплых морей и перевозки больших грузов. А катамаран для коротких скоростных поездок без груза и желательно в хорошую погоду.

Улыбнулся, поднимая кружку, гости согласно хмыкнули, видимо, вспомнили свои промокшие тушки, и подняли кружки в ответ. Выпили. Ну кто же так коньяк, как воду, хлещет! Ну да ладно, доливаю им еще.

– Хорошо у тебя вино. – Петр тыльной стороной руки обтирает усы. – Но ты так и не сказал, где же строят твои лодьи.

– В России построена, сам ее строил, своими руками.

Это заявление, похоже, вгоняет моих гостей в ступор. Видимо, свалял дурака, теперь и не знаю, на какой город ссылаться. Но оказывается, Петра больше заинтересовало не место моего жительства, а то, что лодку сам строил.

– Так ты еще и корабельный мастер? И что еще умеешь?

Вот такой разговор мне нравится! От него можно плавно перейти к работе и зарплате. Доливаю гостям и себе еще чуток и начинаю себя расхваливать.

Самое сложное было переводить в понятия трехсотлетней давности мои знания и умения, многому просто не находилось места, но список все равно получался очень внушительный. Даже сам загордился, пока перечислял и расписывал подробно свою пушистость.

Петр встал с катка и начал расхаживать перед нами, даже кружку оставил у костра. Когда иссяк мой фонтан самовосхваления, пропущенный через фильтр эпохи, он еще долго вышагивал молча, потом остановился напротив меня, как-то грозно нависая и хмуря брови. Я даже встал с катков, чтоб сравняться с ним в росте.

– А не брешешь? – спросил он, рассматривая меня с прищуром.

– Не прошу верить мне на слово, – спокойно ему отвечаю. – Чтоб доказать все сказанное, мне требуется место, материалы и время, все остальное сделаю сам. Если задумка будет большая, надо еще помощников.

Петр долго смотрел на меня и, похоже, принял какое-то решение. Потом он отошел к катамарану, стал рассматривать его внимательно, трогая сборочные узлы и постукивая по элементам конструкции. Мне оставалось пожать плечами и сесть обратно, глядя вопросительно на Александра. Тот выглядел тоже недоверчиво-задумчивым.

– Правда не врешь? – спрашивает он меня со странными, просительными интонациями.

– Не вру. Был бы крещеный, перекрестился бы. – И поднял кружку в приветственном жесте.

Александр, помешкав чуток, поднял свою. Выпили. Посидели молча. Подошел Петр, уселся, взял свою кружку.

– Много побито было? – спрашивает он меня.

– Пришлось переделывать весь топ мачты, его молнией сожгло, но за день сделал.

– За день, работая по железу? – Петр недоверчиво качает головой.

Поднимаюсь и приношу ему свой ремнабор, куда сложил и прожженные детали, как истинный хомяк.

Петр перебрал детали, поковырял ногтем, потом заинтересовался инструментом. Инструмент у меня хороший, есть чем гордиться. И вроде бы клейм на инструменте, которые мне будет сложно объяснить, нет. Пока Петр рассматривает новые игрушки, у меня есть время, иду ставить воду под чай, а с едой можно обождать.

– Алексашка, – обращается шкипер к старпому, – поди-ка дров еще принеси.

Дров вагон, так что явно предстоит неприятный разговор.

– А теперь поведай, гость ветряной, кто ты и откуда.

И чего это Петр так пристально малую кувалдочку рассматривает? Уж не к моей ли душе примеряет?

– Шкипер, чистую правду сказал! Русский из Питера.

– Лжа! Хочу верить, что эта твоя «правда» не такая же, как все остальные твои посулы! – Петр опять начинает себя раскручивать. Далась же мне эта юная бочка с порохом. – Повидал я Россию-матушку! Мастеров искусных по железу да кораблю повидал! Нет таких мастеров на Руси, да и иноземных нет. И города такого нет на землях русских.

Петр смотрит на меня выжидающе, хорошо, что без угроз обходимся пока, а то ведь придется уходить в море в ночь, может, даже лагерь бросить. С другой стороны, раз старпома отослал, значит, чувствует в деле тайну, а раз тайной он делиться не намерен, можно и откровеннее говорить.

– Все, о чем сказывал, чистая правда, которую могу делом доказать! И слова о происхождении моем тоже правда, но в правду эту поверить трудно, так как мой родной город будет построен Петром Первым через девять лет в устье реки Невы.

– Так ты свей?

Петр не верит в прыжки во времени или даже не представляет такой концепции. Как его понимаю! Свей, наверное, по созвучию – швед. Хотя тут уже белые исторические пятна…

– И пошто ты так уверен, что я там город зачинать буду, да еще именно через девять лет?

Хотел было начать развернутый ответ, но тут мои шарики защелкнули за ролики – это какое-такое «Я»?! Шкипер что, совсем не понимает, о чем речь? Или это все же я такой тупой!

Оговорки последнего времени встают на места, в том числе и «мин херцы» припомнились, а старпом получается не старпом, а Меншиков! И что они все забыли под Архангельском в это время и именно в этой бухте? Это что, мне такой бонус или все же это из той истории, которая плохо отложилась в моей памяти?

Пауза затягивалась, активно прокручиваю в мозгах все, что помню про Петра Первого. Помню удручающе мало. Помню, что мотался он по стране и за границу на несколько лет ездил. Мог он приезжать в Архангельск? Ну мог, конечно, да еще и не один раз, а вот то, что меня с ним так пересекло, это уже из разряда предначертаний. Вот и хохми потом о высших силах…

– Прости, Петр, задумался, – пытаюсь объяснить паузу в разговоре.

– И что надумал?! – Опять он накручивать себя начинает, на вопрос ему, видите ли, не ответили. Хотя теперь более понятны его царские замашки.

– Я не свей. Родился и вырос в русском городе, который основал Петр Первый, но дело в том, что родился я в 1977 году от Рождества Христова, и, когда вчера увидел дату на твоем спасительном кресте «1694 год», мне стало плохо от понимания, что какая-то высшая сила перенесла меня на триста лет назад, и как вернуться обратно, не ведаю. Прямо сейчас мне стало понятно, что человек, которого принимал все это время за обычного шкипера, является государем российским, и теперь не знаю, как дальше говорить, в моем времени не обучали общению с государями.

– Как раньше говорил, так и говори. Дозволяю. – Петр бросил киянку в кофр ремнабора. – А вот истории твоей веры нет. Но и других объяснений знаниям твоим и кораблю работы диковинной не нахожу. Знаю верно, такое ныне измыслить никто не может, больно много необычного. Не мне судить о промысле Божием, оставим пока все как есть. Может, и верно, что так предначертано.

Петр опять вскочил и стал расхаживать у костра.

– Но коль ты из потомков будешь, то и знать должен дела прошедшие. Сказывай, как дела на Руси шли.

Нечто подобное и ожидал после своего ответа. Вряд ли это проверка, мне бы тоже было любопытно с потомком об истории поговорить. Вот только что сказать ему, не знаю, рассказывать-то особо нечего. Давно и мало изучал историю.

То, что мой рассказ может поменять цепь событий, особо не волновался – если меня прямо сейчас не пристрелят, эту историю буду сам менять всеми силами. Они у меня еще узнают, что такое технический прогресс и теплый унитаз. Хуже болоту моего времени уже не сделать, так что можно считать – любые изменения будут к лучшему.

Жаль только, что вместо заучивания исторических дат предпочитал в школе делать бомбочки и ракеты – так что описать события могу только в общих чертах.