– У нас два немотивированных убийства, – заявил Корнеев. – Но зато мы можем с уверенностью сказать, что убийца – Леджер. Алекс или Леонид.

– Нет, все-таки это не Леонид. Что же получается? Он бросил под поезд Раю, а потом, – продолжила Лайма, – нанял сыщика, который запросто мог его разоблачить. Бред какой-то.

– Чего-то мы тут не учитываем... – протянул Корнеев.

– Сандра Барр сейчас, может быть, страдает! – напомнил Медведь. – Кстати, я же вам так и не показал записку. Которую я в очечнике у бабушки Барровской нашел.

И он с гордостью продемонстрировал коллегам текст, написанный бабушкой явно в большой спешке: «Белый хрю».

– Какие-то глупые улики нам попадаются, – пожал плечами Корнеев. – Разве нет?

– Я спать хочу, – неожиданно заявила Лайма. – И есть хочу. И у меня в квартире брошенный кот.

О женихе она говорить не стала. Однако и Корнеев, и Медведь, отправляя ее домой, воображали теплую встречу Лаймы вовсе не с котом.

В шаталовскую квартиру Лайма ввалилась злая, как вохровская овчарка. И ведь было от чего! Для начала, задумавшись о вкривь и вкось идущих делах, она проделала весь путь до собственного жилища и лишь перед подъездом вспомнила о твердом обещании продолжить поэтапный переезд к любимому для дальнейшего успешного развития их непростых отношений. Помнила она и о том, что в обоснование серьезности своих намерений оставила Шаталову заложника – несчастного серого котенка, который вот уже несколько суток своей недолгой котярской жизни путешествовал с рук на руки, как переходящее красное знамя какого-то безумного социалистического соревнования.

Бедный Кларитин скорее всего был голоден и страдал от жажды, так как Геннадий не обещал стать заботливым хозяином. Даже во имя великой любви к ней лично Шаталов был согласен лишь терпеть кота. И, опять же, только при наличии постоянно пребывающей в квартире Лаймы.

– Достаточно, что я предоставляю ему крышу над башкой и персональное место в туалете, – буркнул он, исподлобья глядя на Кларитина, играющего с его тапком. – И чтоб в мой кабинет ни ногой, а то убью. – И, жалостливо посмотрев на Лайму, добавил: – Будет продолжать гадить в коридоре или на кухне – тоже убью.

Лайма сочла за благо не заводиться сразу, а лишь миролюбиво сказала: «Поживем, увидим!» – решив все разборки оставить до более подходящего случая. В конце концов, если наступит момент, когда ей придется бросить Шаталова, ее гордый уход с котом на руках будет выглядеть куда эффектней, чем с банальным чемоданом или спортивной сумкой. Она стала думать о такой возможности с тех самых пор, как в первый раз обманула любимого. Рано или поздно он захочет полного и безраздельного владычества, и вот тогда начнутся настоящие неприятности. Однако неприятности можно и отсрочить.

Вбежав в свою квартиру, она быстренько покидала в подвернувшийся под руку пакет пару детективов в дешевых бумажных обложках – Агату Кристи и Гарднера, – а также случайно попавшую к ней (забыл кто-то из слишком умных посетителей центра) красиво изданную книгу «Речь о человеческом достоинстве», автором которой был неведомый ей Пико делла Мирандола. Кто это такой – Лайма понятия не имела, но, как всякий интеллигентный человек, догадывалась о высоком предназначении подобной литературы и надеялась когда-нибудь прочитать книгу и приобщиться к сокровищнице человеческой мысли. Вот только ее новая работа заставляла усомниться в том, доживет ли она вообще до того счастливого времени, когда у нее появится возможность читать что-нибудь, кроме расшифровок чужих телефонных переговоров.

Затем в пакет полетели дурацкая вазочка непонятного предназначения, большая небьющаяся кружка, подаренная ей кем-то в очередной Международный женский день. Чем еще можно обозначить свое присутствие в квартире вероятного супруга? Лайма ненадолго задумалась и затем положила в пакет древние видеокассеты с фильмами «Греческая смоковница» и «Эммануэль», которые выбросить рука не поднималась – пригодились все-таки!

Теперь настала очередь одежды, и в пакет отправились: поношенная футболка, стопка нижнего белья, джинсы, которые были ей маловаты, блузка дурацкого зеленого цвета и почти такого же цвета юбка, надетая ею один раз вместо фартука, чтобы перемыть нечеловеческое количество посуды после бурно проведенного с коллегами Нового года у нее дома.

Время было позднее, и следовало поторапливаться – кот если еще не издох, то уж точно на грани физического истощения. Чего-то все равно не хватало. Лайма еще раз задумчиво повертела головой и вспомнила. В безобразно раздувшийся пакет она втиснула зубную щетку, которую брала с собой в поездки, старую мыльницу с древним обмылком и болгарскую зубную пасту «Поморин», купленную ее запасливой мамой еще в эпоху тотального дефицита.

Слегка утрамбовав пожитки, Лайма рванула вниз, к машине. Проехав полдороги, она вдруг припомнила, что ключи от шаталовской квартиры забыла на столике в прихожей. Пришлось возвращаться, и хорошего настроения это ей не добавило. «Да уж, Геннадий, я тебе такую совместную жизнь устрою, мало не покажется», – размышляла голодная и злая Лайма.

В квартире Шаталова было тихо – Кларитин мирно спал, обняв лапками хозяйский тапок. Тускло поблескивала маленькая лужица у вешалки. «Придется повозиться, приучить к месту, а то ведь и правда квартиру загадит», – вяло подумала Лайма.

Геннадия дома не было – он делал доклад в рамках «круглого стола» «Социальная ответственность среднего и мелкого бизнеса». Эпохальное мероприятие, как водится, завершалось грандиозной пьянкой, организованной социально озабоченным бизнесом. Именно здесь в непринужденной дружеской обстановке и решались многие волнующие вопросы, заключались мировые и объявлялись войны, плелись интриги с дальним прицелом. Пропустить такое было бы верхом легкомыслия, а Шаталова легкомысленным назвать уж никак нельзя.

Зазвонил телефон, и Лайма чуть не схватила трубку, однако, подумав, решила не отвечать – мало ли кто звонит, они с Геной еще не обговорили такие мелочи. Городской телефон наконец замолчал, зато зазвонил ее мобильный. Высветился номер Шаталова.

– Ты что, еще не дома? – хозяйским тоном поинтересовался он. – Я звоню уже час.

– Куда звонишь? – неприветливо поинтересовалась Лайма.

– Ну, домой звоню, а тебя нет.

– А я трубку не беру.

– Почему?

– По кочану. Может быть, тебя добиваются безутешные брошенные тобой женщины...

– Так утешь их, я разрешаю. Как твой Керосин поживает?

– Кто, кто?

– Ну, как его там – Холестерин?

– Кларитин. Спит пока. Кстати, а ты чем его кормил все это время?

– Чем придется.

– Да ты что, Геннадий? – рассердилась Лайма. – Ему специальная еда нужна, кошачья!

– Здрасьте! Мы так не договаривались, я в кошачьей еде ничего не смыслю. Кошек не держал.

Ему надоело быть хорошим, и он вредничал специально. Может быть, Лайма пожалеет Кларитина и будет приезжать ночевать хотя бы ради него? Известно ведь, что, когда в тебе сильно не нуждаются, ты особо и не рвешься...

– Ясно, – вздохнула Лайма. – Придется в магазин бежать. Что у вас тут ночью работает? То есть у нас?

– Выйдешь, – повеселевшим голосом ответил Шаталов, – сверни налево за угол, дальше через дорогу. Увидишь такие огромные красные буквы. Вроде бы там есть отдел с кормом для мелкого безрогого скота.

– Ладно, пойду, а то я вообще сегодня спать не лягу. Да и не ела ничего. Ты когда приедешь?

– А ты уже перевезла вещи?

– Знаешь, у меня грузовик сломался, так что извини, все перевезти не получилось.

– Ну ладно, виноват. Давай в субботу, я свободен. Загрузим мою тачку, она гораздо вместительнее твоей колымаги. Ты как насчет субботы?