— Я-то действительно ничего не боюсь. — она посмотрела в глаза Ручьеву, — кроме мышей. — добавила она. — Вы не боитесь мышей?
— Мышей? — удивился Ручьев. — Почему их нужно бояться?
— Ну не знаю, — Таня пожала плечами, — Мне, например, непонятно, как можно бояться прыгать с парашютом, а вам непонятно, как можно бояться мышей. У каждого свое…
Ручьев насторожился. Но мысль, что Таня знает его позорную тайну, не приходила ему в голову.
— Да, конечно. Вам поправился фильм?
— Вы считаете, он может кому-нибудь поправиться?
Ручьев улыбнулся:
— А почему нет?
— Как почему? — возмутилась Таня. — Он же глупый! По-моему, простительно рассказать глупую историю — ее услышат пять-шесть человек, но ведь фильм-то увидят миллионы. Ну что за следователь? Его же ребенок обведет вокруг пальца…
Некоторое время оживленно обсуждался фильм.
Потом разговор, пройдя по кругу, вернулся к прежней теме.
— По-моему, — говорила Таня, — к каждой военной профессии, как и гражданской, надо иметь призвание. Один любит математику — иди в ракетчики, другой — соленые ветры — крой в моряки. И к десантной службе тоже надо иметь склонность. Десантники — это люди очень смелые, решительные, быстрые, инициативные. Вы подумайте, ведь летят через линию фронта — уже опасно, прыгают — тоже опасно… — Что-то вспомнив, Таня торопливо добавила: — В военных условиях, конечно. А ведь это только начало. Главное-то бой.
— Да все это известно, все это я не раз уже слышал, — с неожиданной досадой воскликнул Ручьев. — но в будущей войне все будет по-другому. Сбросят атомную, а потом на опустошенное место — десант. Десанты будут многотысячные, с танками, реактивными установками, орудиями.
— Ну и что? — горячилась Таня. — В будущих войнах все масштабы станут иными. Конечно, десантные войска окажутся мощнее, чем раньше, но ведь и средства их уничтожения тоже возрастут.
— Да, конечно, — промямлил Ручьев, — я понимаю…
Таня словно очнулась. Она встряхнула головой, смущенно рассмеялась.
— Черт знает что такое. Целую дискуссию военную затеяли. Как Копылов с Васнецовым. Только сойдутся — не разнимешь. Приходится, как судье на ринге… Вы что? Уже время? Мы почти дошли.
Но Ручьев остановился как вкопанный. Он смотрел на Таню с тревогой, даже со страхом.
— Вы что? — недоумевала Таня. — Что случилось?
— Простите, Таня, неловко, но вы поймете, мне надо бежать, иначе не успею. Простите…
— Конечно! — Таня была разочарована, — Я не поняла, думала, у вас еще два часа. Бегите, бегите.
— Вы не обидитесь?
— Да бегите. Я ж военный человек. — Таня улыбнулась. — Что такое дисциплина — знаю. До свидания. Увидимся.
— До свидания. Еще раз простите.
Он повернулся и торопливо зашагал к городку. Таня некоторое время смотрела ему вслед. Потом произнесла вслух:
— Вот дура!
«Еще бы, — рассуждала она, идя к дому, — расхвастался тут. А как услышал, что я Копылова знаю, испугался. Решил, что начну про него расспрашивать и все узнаю. Вот дура! Напугала. А в общем-то, сам он дурак, нечего было трусить. „Бух!“ „Приземлился нормально!“ Хвастун несчастный! Интересно, что он скажет, когда мы в одном самолете окажемся? Вот смеху будет!»
Но было не смешно. Совсем наоборот. Было горькое сожаление, что все получилось не так. И сколько Таня ни уговаривала себя, что Ручьев и трус, и хвастун, легче ей от этого не становилось. Так все хорошо началось. Зашел бы сейчас к ней, чаю выпили, поболтали. И опять бы встретились. Так на тебе — спугнула, сболтнула лишнее…
Печальная сидела Таня за столом, рассеянно жуя печенье, когда зашла Рена.
— Ты чего? — не успев сбросить шинель, спросила она.
Таня только махнула рукой.
— Да что случилось?
— Дурака сваляла, вот что случилось.
Торопливо переодевшись, Рена присела к столу. Лицо ее выражало озабоченность.
— Говори, в чем дело! Неразлучки, — так она называла Копылова и Васнецова, — про Ручьева пронюхали? Да?
— Наоборот, — вяло ответила Таня, — он про них.
— Не понимаю…
— А чего тут понимать. Провожал меня сегодня после фильма домой…
— Ой!
— …Провожал домой. Расхвастался, как прыгал первый раз. А я возьми и проболтайся, что Копылова хорошо знаю, он испугался и удрал. Теперь уж не придет.
— Придет! Ручаюсь, придет! И потом, этот ваш эксперимент-то будете делать? Ну, с прыжком?
— Наверное… — Таня пожала плечами.
— Тогда хочет не хочет — встретитесь. Ведь вместе в самолете полетите.
— А если он опять испугается?
— Ну знаешь, Танька, во-первых, если опять испугается, то на кой он тебе такой нужен? А потом — не испугается. Ручаюсь. Чтоб при тебе, в твоем присутствии и не прыгнул? Не может быть…
Но Таня продолжала оставаться мрачной.
У Ручьева, задумчиво шагавшего к военному городку, причин для пасмурных мыслей было не меньше.
Что сделает Таня при первой же возможности? Расспросит о нем старшего лейтенанта Копылова. Тот все расскажет. Нет. Смеяться не будет. Копылов не такой. С сочувствием расскажет, с огорчением.
А вот уж тогда будет смеяться Таня. Ну кто его тянул за язык хвастаться? Не хотел признаться, что струсил, сказал бы, что болел, в наряде был, еще чего-нибудь соврал. Отшутился, наконец… А она тоже хороша — пристала со своими расспросами: «Боялся?», «Не боялся?» Не интуиция у девчонки, а прямо рентген, недаром в рентгеновском кабинете работает!
Да, теперь надежд мало…
Надежд на что? Ручьев задумался. Действительно, на что? Он задержится тут недолго, он другого круга, другого мира, у него где-то есть Эл. При чем здесь Татьяна Кравченко, старший сержант и мастер спорта?
У них разные взгляды, чувства, мысли. Разные дороги.
Но как здорово было бы, черт возьми, чтоб эти дороги еще раз пересеклись…
Глава XI
На полосе препятствий шли занятия.
Начальник физподготовки дивизии майор Солнцев, бывший чемпион Советской Армии по борьбе, огромный, с расплющенными ушами и далеко убежавшими залысинами на тяжелой большой голове, отдавал приказания. Он старался говорить вполголоса, но его низкий, мощный бас разлетался далеко кругом.
Полоса препятствий располагалась невдалеке от ведущего в город шоссе, за редкой цепочкой деревьев, стоявших в эту позднюю осеннюю пору голыми и унылыми.
