– Товарищ Иванов, – тут же услышал он тихий окрик и обернулся. В окне показался подполковник:

– Не возвращайтесь, удачи не будет. Возьмите… – Зинченко виновато улыбнулся и протянул «немцу» планшетку. – Чуть ведь не забыл!

– Бывает… Я тоже хорош… – «Немец» перекинул ремешок планшетки через голову и на прощание еще раз махнул рукой. – Ну, я пошел… Вам – удачного возвращения.

Он уже не слышал, как через какую-то минуту, когда он скорой походкой шагал вдоль домов по Циммерштрассе, в подвале, из которого он только что вылез, разгорелся ожесточенный скоротечный бой: группа немецких солдат, спустившихся с верхнего этажа, наткнулась на отделение старшего сержанта Кузмина.

И он так и не узнал, что все те люди, с которыми он только что стоял рядом, разговаривал, пожимал им руки, в этот момент были уже мертвы. Все они приняли бой, давая ему возможность уйти подальше, и погибли, выполняя задание по его переброске, в этом минутном, но яростном бою: немцы попросту забросали их гранатами. И те, кто оставались внизу – старшина со своим отделением автоматчиков и пятеро бойцов из взвода лейтенанта Младенова, – услышав, что наверху вспыхнул бой, кинулись на помощь своим товарищам и тоже погибли, попав под осколки гранат. В живых остались только трое: два автоматчика из отделения старшины да тот «веселый» боец по фамилии Бородин. Израненные сами, они вынесли смертельно раненного подполковника Зинченко и все-таки не смогли его, истекающего кровью, донести до своих живым.

Он не узнал, какими были последние слова подполковника. Умирая, он прошептал бойцам: «Передайте… он у…»

Перекрестие оптического прицела снайперской винтовки медленно перемещалось, хищно выцеливая очередную жертву, не оставляя той ни малейшего шанса. Приближенные сильной оптикой немые картинки, происходившие на расстоянии от нескольких десятков до двух-трех сотен метров, создавали ощущение нереальности.

Сейчас, когда предрассветная мгла, усиленная то густеющей, то редеющей нескончаемой дымовой завесой, стала постепенно рассеиваться, снайпер стал более или менее отчетливо различать на фоне руин снующие фигурки людей.

Снайпера не интересовали бегущие куда-то группами и поодиночке солдаты, люди в полувоенной форме и тем более гражданские лица (хотя под гражданской одеждой сейчас могли скрываться все кто угодно). Он упорно, с завидной выдержкой выискивал тех, кто был ему нужен. Вечером, еще до того как сгустились сумерки и стало трудно различать объекты, пять пуль, выпущенные из винтовки, поразили цели; сейчас снайпер вышел на утреннюю охоту.

Тоненькие линии перекрестия вдруг замерли: в центре их сплетения, в полуподвальном окне высокого здания появился офицер и как-то странно огляделся. То, что это был именно офицер, снайпер понял по петличкам, выглянувшим из-под ворота комбинезона.

Стрелок плавно положил палец на спусковой крючок, но вороватость, с которой офицер огляделся, прежде чем стал вылезать из окна, задержала выстрел. Поведение потенциальной «цели» заинтересовало стрелка: здесь не было русских, бояться было еще нечего…

Палец плавно потянул спусковую скобу, но опять за тысячную долю секунды до выстрела замер: офицер, оглядевшись по сторонам, вдруг посмотрел прямо в оптический прицел. Его взгляд, голубые (или серые?) глаза, выражение лица заставили снайпера ослабить на скобе палец.

А то, что стрелок увидел в следующее мгновение, совсем уж озадачило его: офицер, почти уже вылезший на поверхность, вдруг, будто спохватившись, опять склонился к окну, в котором показался силуэт человека в форме… русского офицера.

Это длилось мгновение, но это было то мгновение, которое спасло жизнь человека в комбинезоне: снайпер убрал палец со спускового крючка.

– Марта, смотри! – шепотом воскликнул юноша лет пятнадцати и легко толкнул в плечо девушку- подростка примерно того же возраста; именно она лежала со снайперской винтовкой и с любопытством наблюдала за событиями в оптический прицел.

– Подожди, не мешай, – недовольно отмахнулась девушка.

– Ну скорей, скорей… Смотри… Сейчас уедет…

Марта с сожалением оторвалась от окуляра прицела и посмотрела в том направлении, куда указывал юноша.

По Вильгельмштрассе, со стороны имперской канцелярии, на максимальной скорости, которая бы позволяла объезжать воронки и завалы, ехала легковая машина.

Девушка быстро переместила винтовку и навела перекрестие на лобовое стекло. Несмотря на то что машина петляла из стороны в сторону, ей все же удалось увидеть, что за рулем сидел офицер в черной эсэсовской форме.

Совместить перекрестие с эсэсовцем было делом нелегким, почти невозможным; стрелять по движущейся на такой скорости цели, к тому же меняющей направление, Марте еще не приходилось. И все же, улучив момент, она выстрелила.

То, что она попала, девушка увидеть успела, но не более того, так как тут же переместила винтовку туда, где минуту назад видела молодого офицера-красавца. Но ни его, ни человека в русской форме в окне уже не было. Марта даже подумала, что все увиденное ею ей показалось, слишком уж невероятной была эта сцена. Но офицера, его глаза, взгляд, лицо, она – четырнадцатилетняя девушка – запомнила хорошо.

Сталин остановился у длинного стола, оперся об него рукой с зажатой в кулаке трубкой и чуть повернул голову в сторону Берии и стоящего рядом по стойке смирно начальника Главного управления контрразведки Смерш Наркомата обороны Абакумова. Абакумов только что закончил доклад о том, что операция по переброске «товарища Иванова», о ходе которой Верховный главнокомандующий просил держать его в курсе дела, провалилась.

Сталин выслушал доклад молча, ни разу не перебив, стоя прямо напротив начальника контрразведки и внимательно глядя в глаза Абакумова, затем повернулся и, не удостоив Берию даже взглядом, медленной мягкой походкой прошелся по кабинету. Атмосфера в кабинете Верховного главнокомандующего была накалена до предела. Абакумов кожей чувствовал эту наэлектризованность, понимал: сейчас решается его дальнейшая судьба, от того, какими будут первые слова Сталина, зависит, уйдет ли он отсюда в свой кабинет на площади Дзержинского, либо его выведут под конвоем…

Простояв возле стола с полминуты, Сталин подошел ближе и остановился на этот раз напротив Берии. На высоком лбу наркома внутренних дел выступили мелкие бисеринки пота – признак сильнейшего напряжения и такого же сильнейшего волнения, хотя взгляд его был спокойным, уверенным. Не бегающим. Сталин про себя это отметил.

– Что скажешь, Лаврентий?

– Я разберусь в сложившейся ситуации, товарищ Сталин. Виновные будут строго наказаны. – Берия выдержал взгляд Верховного. Взгляд пристальный, в упор. Взгляд с прищуром, словно прицеливающийся. Нелегко ему это далось, не многим удавалось выдержать этот взгляд и не отвести свой. Сейчас Берия этот взгляд выдержал: прямой его вины в провале операции не было, операцию проводили люди из ведомства Абакумова, он, Берия, должен был лишь контролировать ход операции, помогать по мере необходимости. А за косвенную вину смертельно не наказывают, наотмашь не бьют.