манере держать себя, в интонации его голоса, к удивлению следователя, невольно передалась и ему.

– Что вы ответили доктору?

– Сказал, что моя война закончена, а вообще – обещал подумать.

Обер-лейтенант приподнял свою чашку в молчаливом приглашении присоединиться и пригубил.

– Не пойму, чего вы, собственно, так разволновались-то? Теперь, в случае если проверка подтвердит ваши предположения, а она их, несомненно, подтвердит, козырная карта окажется в вашем рукаве. И когда вытаскивать ее, решать вам. За этим ломберным столом, мистер Пакстон, игру будете вести вы – Управление стратегических служб США, а не англичане. – Кесслер снова пригубил коньяк и отставил чашку в сторону. – Вас ожидают не трудности, мистер Пакстон, вас ожидает повышение стоимости ваших акций. Пейте, чего ж вы не пьете?

Пакстон автоматически взял свою чашку, но тут же поставил ее на место. Перспектива, которую только что изложил ему Кесслер, была настолько очевидной, что Пакстон недоумевал, как эта мысль ему самому не пришла в голову, настолько все выглядело логично и убедительно. Парадокс заключался в том, что теперь ему, Пакстону, был выгоден факт работы доктора на англичан. Разоблачение агента, а еще лучше – сотрудника иностранной спецслужбы – сулит и впрямь неплохие дивиденды как в отношении к нему со стороны руководства сейчас, так и в карьерном росте в будущем.

– Ну что ж, господин Кесслер, ваши доводы выглядят более чем убедительно. Но… Услуга за услугу. Какие выводы в отношении вас я, по вашему мнению, должен доложить человеку, который приедет для встречи с вами?

– Свое мнение обо мне вы уже наверняка изложили в отчетах, и, думаю, даже не один раз. В противном случае я вряд ли попал бы в поле зрения вашего Управления. Стоит ли к этому что-нибудь добавлять еще? Зачем брать на себя лишнюю ответственность за решения, принимать которые будете не вы?

Вот теперь Пакстон свой коньяк выпил: этот обер-лейтенант опять оказался прав.

– Вы знаете, я, пожалуй, соглашусь с вами и в этом. Чем же в таком случае я могу быть для вас полезен? Я, знаете ли, не люблю ходить в должниках.

– Я не считаю вас своим должником, мистер Пакстон, и никакой благодарности от вас не жду. Напротив, это я должен быть вам благодарен за то, что нахожусь сейчас здесь и в этих условиях. – Кесслер обвел взглядом свою камеру-люкс. Статус-кво на данном этапе его устраивал: достигнутые доверительные отношения со следователем дорогого стоили. А то, что Пакстон стал считать себя еще и его должником, – это было уже пределом того, о чем Кесслер мог только мечтать.

– И все же, я могу для вас еще что-то сделать?

– Вообще-то можете, – с неуверенностью и сомнением в голосе сказал Кесслер.

– Что же?

– Вы знаете, мне сейчас пришла в голову мысль предложить сегодня мисс Трейси поужинать со мной. С вашей подачи, между прочим… Так вот, не могли бы вы на сегодняшнюю ночь отправить моего стражника отдыхать в казарму? А то, боюсь, при охране за дверью дама будет чувствовать себя несколько… скованно. В свою очередь, обещаю сегодняшней ночью законов, установленных в американской зоне оккупации, не нарушать и вообще не покидать пределов этого номера. Разве что, извините, в туалет.

– Хорошо. Вам налить еще? – спросил Пакстон и, получив отрицательный ответ, убрал фляжку обратно в карман пиджака. – Что-нибудь еще?

– Еще? Пожалуй – да… Дело в том, что, находясь здесь, я отстал от происходящих в мире событий. Не могли бы вы принести мне газеты, хотя бы за последнюю неделю? Если можно, американские, английские и русские. Это не противоречит вашим принципам?

– Моим принципам – нет. Это будет противоречить вашему положению военнопленного, – Пакстон сделал ударение на последнем слове: дистанцироваться все-таки следовало. По крайней мере – пока… – Но я выполню и эту вашу просьбу, распоряжусь, чтобы вам приносили и свежую почту.

– Вот за это спасибо.

Пакстон удовлетворенно кивнул, поднялся и снова подошел к окну: он не хотел, чтобы Кесслер видел его лицо, точнее, те тени внутренних сомнений, которые отражались на нем. «У этого обер-лейтенанта поразительное чутье, – думал Пакстон. – Любой факт он может развернуть в выгодном для себя ракурсе. Не удивлюсь, если мои предположения о том, что в прошлом он мог быть сотрудником абвера, подтвердятся. Доктора он просчитал играючи… И сдал мне его. Зачем? Ведь не за газеты же недельной давности».

– Господин Кесслер, прежде чем закончить сегодняшнюю нашу встречу, – повернувшись, заговорил Пакстон, – я хочу вас спросить вот о чем: почему вы не приняли предложение доктора? Ведь, по сути, вы отклонили его. И почему решили отдать его мне?

– Потому что он предложил мне невыигрышный вариант. Я подчеркиваю: не проигрышный, а именно невыигрышный. Он предложил мне продолжить борьбу с большевизмом в составе тех сил, которые в этой борьбе единожды уже потерпели поражение. Зачем же мне дважды наступать на одни и те же грабли?

– Хотите продолжить борьбу в составе сил Соединенных Штатов? – поколебавшись, Пакстон все же не удержался и задал этот вопрос: он тоже, как и доктор, не имел на него права.

– Ну, насколько мне известно, Соединенные Штаты сегодня являются союзниками большевиков. Или у вас есть сведения, что в скором будущем США собираются выступить против Советского Союза?

– Нет. Таких сведений у меня нет, – Пакстон уже пожалел о том, что задал последний вопрос: он вновь убедился, что в общении с этим обер-лейтенантом расслабляться нельзя ни на секунду. – Вы не так меня поняли… Видимо, я просто неправильно сформулировал вопрос…

– Я вас правильно понял, мистер Пакстон. И вопрос вы сформулировали именно так, как и хотели его сформулировать. Хорошо, я отвечу вам на него. Давайте смотреть правде в глаза. В том, что в конечном итоге политические интересы Америки совпадают с политическими интересами ведущих стран Европы, в том числе и Германии, вам известно не хуже меня. Америка, так же как и Англия, Италия, Франция и другие, не заинтересована в распространении коммунистической идеологии в Европе. Поэтому очень скоро, даже, может быть, быстрее, чем мы с вами думаем, мистер Пакстон, те страны, которые еще вчера были союзниками Советской России и воевали против нас, встанут против нее. Именно на этот раскол между союзниками до последней минуты надеялся наш фюрер. Увы, раскола не произошло… Но это было вчера, а завтра, когда он все-таки произойдет, и Америке, и Англии в качестве союзника понадобится Германия. Причем Германия как без идей Гитлера, так и без идеологии Сталина. Так вот, ради возрождения этой новой Германии я готов сражаться в авангарде сил любой страны, способной реально осуществлять эту борьбу. Германия с остатками ее войск, как мне ни горько это говорить, таковой на сегодняшний день не является; в лучшем случае сегодня она может служить лишь сателлитом, – Кесслер закурил и посмотрел на следователя: тот стоял к нему спиной и смотрел в окно. – Ну как, мистер Пакстон, я ответил на ваш вопрос?

– Гибко, но правдиво. Я удовлетворен вашим ответом, – Пакстон обернулся. – Знаете, господин Кесслер, я бы не хотел иметь своим врагом такого человека, как вы.

– Тогда давайте дружить. И хочу вам заметить, это я ответил только на ваш вопрос. Что и как отвечать на подобный вопрос, если он будет мне задан другим человеком, я еще подумаю, – Кесслер лукаво посмотрел на своего собеседника. – Мистер Пакстон, могу теперь я задать вам вопрос и получить на него столь же правдивый ответ?

– Ну что ж, попробуйте, – следователь пожал плечами, хотя внутренне насторожился: простенький вопрос от обер-лейтенанта вряд ли последует.

– Что было в документах штурмбаннфюрера, который, как я полагаю, тоже попал в поле зрения Управления стратегических служб?

«Вот она, та ошибка, которую я допустил в самом начале беседы, спрашивая о документах. Я сам навел его на мысль о том, что Гарднер тоже в нашей разработке», – понял Пакстон.

– Что в тех документах, мне неизвестно. Это правда. Гарднер – не мой вопрос. Им занимаются другие люди… подотчетные Управлению.

Кесслер допил остатки коньяка, повертел в руках чашку и, улыбнувшись, поднял глаза на следователя:

– Тоже уклончиво. Но это ведь я так спросил, из любопытства. Ни штурмбаннфюрер, ни его документы, о которых я ничего не знаю и о которых ничего и… ни от кого даже не слышал, – с нажимом на