другое дело. Но при настоящем положении вещей…

– Вы случайно не узнавали, навещал ли ее брат?

– Да, капитан, я интересовался этим. К сожалению, должен вам сообщить, что он ни разу не навестил ее.

– О Боже! Боже мой! – Эндри оперся локтями о стол и уронил голову на руки.

– И я узнал еще кое-что, что очень огорчит мисс Малхолланд. Ее сестра скончалась.

Голова Эндри дернулась вверх.

– Лиззи умерла?

– К сожалению, да. Это случилось примерно неделю назад.

– Значит, ее уже похоронили?

– Да, капитан.

– Где?

Мистер Хевитт снова опустил глаза.

– В общей могиле, сэр, – ответил он, немного помолчав. – Видите ли, я не получал от вас никаких распоряжений на этот счет…

Эндри провел ладонью по лицу.

– Нет, конечно же, нет. Я не давал вам никаких указаний… Ну а теперь я пойду, – быстро сказал он, вставая. – Я еще загляну к вам перед отплытием. Всего доброго, сэр.

– Всего доброго, капитан.

Выходя от адвоката, Эндри пошел на Крэйн-стрит. Поспешно поднявшись по лестнице, он постучался в дверь миссис Робсон. Она открыла ему через секунду – казалось, она тоже ждала его прихода.

– Ах, это вы, капитан? Ну что ж, у нее все в порядке. Я виделась с ней, но она почти не разговаривала со мной. Она стала очень молчаливой и спокойной.

– Как она выглядит?

Миссис Робсон отвела глаза. Скрестив на груди руки, она несколько раз качнулась из стороны в сторону, прежде чем заговорить.

– Как может выглядеть человек, пробывший два с лишним месяца в тюрьме? Она похудела, осунулась. А глаза стали огромными. Они у нее и раньше были большими, а сейчас стали величиной с блюдца.

Эндри с усилием сглотнул, стараясь совладать со слезами, подступившими к горлу.

– Вы носили ей продукты? – спросил он, с минуту помолчав.

– Да, но я не смогла отдать их прямо ей. Пришлось передать сверток с едой через надзирательницу. Мне это, честно говоря, кажется бесполезной тратой денег – ей не достанется даже кожуры от сосиски.

– Она получила мои письма? Вы спрашивали ее об этом?

– Я-то спросила, но, понимаете, она… Она мне никогда не отвечает. Только смотрит на меня и не говорит ни слова. Даже не кивает в ответ. Я поначалу думала, что она меня не расслышала, но ей должно быть все слышно через решетку. Когда я повторила вопрос, она опять не ответила. Все смотрела и смотрела на меня этим странным, неподвижным взглядом… В любом случае, капитан, ее срок уже подходит к концу, осталась какая-то пара недель. И мне сказали, что иногда, если заключенный хорошо себя ведет, его выпускают на несколько дней раньше.

– Вам надо будет навестить ее еще один раз, – сказал Эндри, протягивая ей деньги.

Миссис Робсон взяла деньги и сунула их в карман передника.

– Я рада, капитан, что это скоро закончится. Туда, знаете ли, не слишком приятно ходить. У меня только при виде этих стен мурашки бегают по коже.

Он промолчал. Повернувшись к ней спиной, вышел из квартиры и направился вверх по лестнице. У двери Кэти он остановился, чтобы поднять газету, потом повернул ключ в замке и вошел.

В комнате стоял полумрак, и пахло сыростью. Мебель, возвращенная соседками, была в беспорядке нагромождена вдоль стен. Он медленно открыл дверь в спальню Лиззи и остановился на пороге. Глядя на пустое деревянное основание кровати, с которого сняли матрас, он подумал: «Бедная Лиззи. Но так, наверное, лучше для нее». Он слегка поморщился, прикрывая за собой дверь спальни, – в комнате еще остался запах Лиззи.

Вернувшись на кухню, он огляделся, думая, что теперь, когда Лиззи больше нет, Кэти может переехать из этого дома, из этого района. Но это они решат после, а пока необходимо привести в порядок ее квартиру, чтобы по возвращении из тюрьмы ее ждал чистый, уютный дом. Эндри знал, что квартира нуждается в ремонте, однако раздумывал, стоит ли его затевать и не лучше ли будет порвать раз и навсегда с прошлым и поскорее переселиться в другой район. Да, но, чтобы подыскать новое жилье, понадобится время. И он должен посоветоваться с ней, прежде чем снимать для нее другую квартиру, узнать, в какой части города она бы предпочла жить. Как бы то ни было, в эти дни он распорядится, чтобы побелили потолок, покрасили пол, оклеили стены свежими обоями и вымыли окна, – к ее возвращению все здесь должно сверкать. Он попросит мистера Хевитта нанять рабочих и проследить за ремонтом.

Эндри сел на стул посреди пустой кухни и сказал вслух:

– О, Кэти! Кэти!

Он повторял ее имя, скручивая в руках сложенную газету до тех пор, пока она не разорвалась надвое. Он думал о том, что сделает с Кэти пребывание в тюрьме. Эндри имел очень ясное представление о тюрьмах и не питал иллюзии на тот счет, что с женщинами там обращаются ничуть не лучше, чем с мужчинами. Он знал, что надзирательницы, приставленные к женщинам, – низкие, жестокосердные существа, отбросы общества, которые ничем не лучше самих заключенных. Он также знал, что эти женщины становятся еще более жестокими, если им случается столкнуться с кем-то не похожим на них, не таким, как преступницы, с которыми они привыкли общаться, – а Кэти с ее красотой, с ее утонченностью и манерами порядочной девушки, сама того не желая, должна была пробуждать в них злобу… Конечно, пребывание в тюрьме не пройдет для нее бесследно, и пережитые унижения оставят на ней свой отпечаток. Вопрос заключался в том, сколь глубок будет этот след и сколько времени ему понадобится, чтобы заставить ее забыть о днях, проведенных в тюрьме, навсегда стереть из ее памяти этот горький отрезок ее жизни. Он начал машинально разглаживать скомканный обрывок газеты, который держал в руках, – и, делая это, вспоминал, как он гладил ее волосы, отбрасывая с ее лба пушистые пряди, ласкал шелковистую кожу на ее щеках и шее, на груди, на животе… Разгладив газетный лист на коленях, он грустно покачал головой.

Сейчас ему вспомнилось, как они хохотали вместе, читая еженедельник Шилдса. Это он настоял, чтобы она подписалась на местную газету, которую приносили каждую субботу. Не только потому, что сам любил прочитывать по возвращении все накопившиеся газеты. Он также знал, что листок под названием «Телеграф», ежедневное бесплатное приложение к газете, служит нескончаемым источником развлечения для Кэти.

Она говорила, что одни только рекламные объявления стоят того, чтобы потратиться на подписку. Эти объявления заставляли ее смеяться до слез. Часто она зачитывала их вслух, придавая каждому слову особую, торжественную интонацию и заменяя некоторые слова своими: «Приходите в Алберт-Хаус, 11 и 12 Маркет-стрит, финансируемый дворянством и знатью, – читала она, покатываясь со смеху. – Набивная ткань с узором елочкой стоимостью в 22 шиллинга 6 даймов, уцененная до 16 шиллингов 9 даймов».

«Скачки на приз Южного Шилдса, будут проходить в Троицын день на песчаных отмелях южной окраины Шилдса».

«Рейсы в Хулл. Билеты по сниженным ценам. Первоклассный теплоход «Нептун» отплывает в Хулл с северного берега каждую субботу, за два часа до прилива. Расценки: лучшая каюта – 4 шиллинга; второсортная каюта – 2 шиллинга; чаевые для стюарда в лучшей каюте – 1 шиллинг…». Ты слышал? Стюарду назначен всего один шиллинг чаевых!»

Будет ли еще когда-нибудь Кэти смеяться так, как смеялась прежде?

Эндри заметил, что уже несколько раз пробегает глазами одно и то же объявление: «Семейный погребок. Вино и спирт хорошей выдержки, приготовленные в лучших традициях виноделия. Гостиница Хайлендер, 11 Кинг-стрит, Южный Шилдс. Самые дешевые и высококачественные спиртные напитки».

Словно нарочно, сразу же под рекламой спиртных напитков располагалось нечто вроде предупреждения алкоголикам. Оно было напечатано в форме бокала и называлось «Древо растления»: «Пьянство – это большой грех. Алкоголь умерщвляет рассудок, затуманивает память, истощает силу, губит здоровье, обезображивает красоту, отравляет кровь, съедает печень, ослабляет ум, превращает людей в ходячие