варенья тоже показался ей красивым. Эндри вытащил из сумки огромный окорок, банку маринованного языка, коробку имбиря, пересыпанного сахаром, другую коробку с какими-то незнакомыми Кэти сладостями. За этим последовали ткани – два длинных отреза материи, тонкий зеленый габардин и шелк цвета густых сливок. Она протянула руку к отрезу шелка, и ее загрубевшие от домашней работы пальцы скользнули по гладкой дорогой материи.
– Какая прелесть, Энди, – восхищенно прошептала она. – Самый настоящий шелк!
– Это для твоих ночных рубашек и нижних сорочек.
Она широко раскрыла глаза.
– Такой дорогой материал – для ночных рубашек и нижнего белья?
– Конечно.
– Но он слишком хорош!
– Слишком хорош? – Эндри обнял ее и притянул к себе. – Он не был бы слишком хорош для твоего белья и ночных рубашек, даже если бы был соткан из золотых нитей.
– Ох, Энди…
Еще через два часа они сидели, обнявшись на тюфяке, который подтащили поближе к огню.
– Сколько ты пробудешь на суше, на этот раз? – спросила она.
– Два дня. Может, три.
– Всего два дня? – Она прижалась головой к его плечу. – О нет. Нет, Энди.
– Тебе очень одиноко вдвоем с ней? – он кивнул в сторону комнаты Лиззи.
– Мне всегда одиноко, когда тебя нет рядом.
– Послушай, у меня есть план, – он приподнял ее лицо, мягко взяв за подбородок. – Я подумал, что мог бы оставить свою компанию и наняться к Палмерам. У Палмеров пароходы, а не парусные суда. Они не зависят от попутного ветра и от погоды, и передвигаются вдвое быстрее, чем наши. Палмеры перевозят много железной руды из Испании. Испания далеко, но пароходы оборачиваются быстро. Я уже говорил об этом с одним моим другом. Он знает лично мистера Палмера и готов замолвить словечко за меня.
– О, Энди, – она улыбнулась. – Это было бы просто чудесно. Если ты устроишься к Палмерам, твое судно будет стоять на якоре в нашем порту и тебе не придется каждый раз возвращаться в Швецию.
Он провел кончиком указательного пальца по ее лицу, обрисовывая каждую ее черту.
– Я должен кое о чем тебе рассказать, Кэти, но не сейчас. У нас еще будет время.
Она испуганно посмотрела на него, и он поспешил добавить:
– Не волнуйся, милая. Я не собираюсь говорить тебе ничего страшного. Я только хотел рассказать тебе о своем доме. Он не в Швеции, а в Норвегии. Я наполовину швед, но родился и вырос в Норвегии.
– Расскажи мне все сейчас, Энди. Пожалуйста, расскажи сейчас.
Кэти уже догадывалась, о чем пойдет речь. Все эти долгие недели их разлуки она не переставала думать о том, что у Энди, должно быть, есть дом, семья. Может, даже жена. Нет, только не это! Ей становилось плохо при мысли, что он женат. Конечно, у него есть семья – родители, братья и сестры. Но только не жена.
– Скажи мне все сейчас, Энди, – повторила она. – Не заставляй меня ждать.
Он слегка отстранился от нее. Повернувшись лицом к камину, он оперся локтями о колени и положил подбородок на сомкнутые руки, задумчиво глядя на огонь. Он так долго молчал, что она подумала, что не должна была торопить его с рассказом. Протянув руку, она дотронулась до его плеча.
– Прости, Энди. Не говори мне ничего, это не имеет значения.
– Это имеет значение. Кэти, – он снова повернулся к ней. – Ты должна знать все обо мне, и, я думаю, сейчас самое время рассказать тебе о моей жизни. И я расскажу тебе все с самого начала. Подай мне, пожалуйста, мое пальто.
Она потянулась к стулу, сняла со спинки пальто и молча, передала ему. Он порылся в карманах и извлек оттуда пухлый бумажник, небольшую коробку, отделанную кожей, и записную книжку с маленьким медным замочком. Достав из кармана ключ, он отпер замок и раскрыл записную книжку перед Кэти.
– Это мой дневник, – пояснил он.
– Дневник?
– Да. Знаешь, что такое дневник? Это тетрадь, в которой человек делает свои личные записи…
– Я знаю, Энди, я знаю.
Он улыбнулся и ласково потрепал ее по щеке.
– Прости, я все время забываю, что ты образованная девушка и умеешь читать и писать.
Она склонила голову набок и улыбнулась в ответ на его улыбку. Она уже замечала раньше, что его английский становится неестественно правильным, почти высокопарным в минуты волнения. Во время встречи с Джо он говорил на таком же заученном английском. Волнение Эндри усилило опасения Кэти, и улыбка сошла с ее губ. Затаив дыхание, девушка с тревогой ждала его слов.
– Посмотри сюда, – он указал пальцем на маленькую карту на последней странице записной книжки. – Изображение очень нечеткое, но видишь эту точку? Это Карлстад, здесь я родился. Мой отец был норвежцем, а мама шведкой. Швеция и Норвегия расположены совсем рядом, это как ваши Англия и Шотландия, понимаешь? – Она кивнула, и он продолжал: – Мой дед по отцовской линии был англичанином, но еще в молодости переселился в Норвегию, а дед по материнской линии был норвежцем. Я с семи лет жил с родителями отца, потому я и говорю так хорошо по-английски. – Он с секунду помолчал. Потом снова заговорил: – Дело в том, что наша семья очень большая, всего нас одиннадцать братьев и сестер, поэтому родители отвезли меня и моего брата Джона к дедушке с бабушкой. Жизнь с ними была просто чудесной. – Эндри широко улыбнулся и погладил бороду. – Мы жили в маленьком домике между Бергеном и Хардангер- фьорд, эта местность со всех сторон окружена водой. Вода везде, куда ни глянь, а в воде скалы. Особенно красиво там весной, когда все начинает цвести. Ты только представь: деревья стоят в цвету, а кругом вода и скалы… Ах! – Эндри вздохнул и закрыл глаза. – Мне было четырнадцать лет, когда я ушел в мое первое плавание, – продолжал он. – Я помню, как мы отплыли из Бергена лунной весенней ночью. Ветер раздувал паруса, и полная луна смотрела с неба. В ту ночь я влюбился в море и понял, что навсегда свяжу с ним свою жизнь. Я думаю, это можно назвать моим первым браком.
«Первый брак. Значит, есть еще и другой брак, – подумала Кэти, – значит, он женат…». Она чувствовала, что все внутри у нее холодеет, и даже его объятия не смогли ее согреть.
– Семь лет спустя я плавал на том же судне в чине первого помощника капитана, – говорил тем временем Эндри. – Когда мы приплыли в Берген, почти весь город собрался на молу, встречая наш корабль, – мы пробыли в плавании почти два года. Мы проплыли через всю северную часть Атлантического океана, побывали в Вест-Индии и в Уругвае, в Монтевидео, и теперь благополучно возвращались домой. За все это долгое путешествие мы не потеряли ни одного члена команды и привезли домой богатый груз. В честь нашего прибытия в ратуше устроили бал. На этом балу я познакомился с одной девушкой. Долгие месяцы я вообще не видел женщины, а у этой девушки были красивые белокурые волосы, миловидное лицо, нежная, белая кожа, и ей нравилось танцевать со мной. Я тогда еще не знал, кто она такая, – для меня она была просто приятной девушкой. Но на следующий день мой брат Джон, который тоже был моряком и сейчас оказался дома, шутливо поздравил меня с тем, что сама мисс Петерсон выбрала меня себе в кавалеры. Мой дед с бабкой тоже смеялись над моим успехом у девушки, которая была дочерью одного из самых богатых и влиятельных людей в городе. Разумеется, никто из домашних не воспринял это всерьез, да я и сам не думал, что когда-то еще увижу мисс Петерсон. Но я ошибался. Петерсоны пригласили меня в гости, и… – Он глубоко вздохнул и посмотрел на Кэти. – Ты должна понять, Кэти, что я был очень молод, честолюбив и… да, я был действительно влюблен в эту девушку. Но, знаешь, есть большая разница между состоянием влюбленности и настоящей любовью. Влюбленность похожа на наваждение, когда это с тобой случается, ты уже не соображаешь, к кому обращено твое чувство. Ты можешь даже не знать, что из себя представляет предмет твоей любви, и не испытывать к нему по-настоящему глубоких чувств, однако ты весь во власти наваждения. Именно это и случилось со мной. Молодость, честолюбие, два года, проведенные вдали от дома, и это странное чувство, неожиданно овладевшее мною, и привели меня к алтарю.
Он замолчал и, наклонившись, приблизил лицо к ней.
– Не смотри на меня так, Кэти, – сказал он, понизив голос, и дотронулся кончиками пальцев до ее век. – Тебе не о чем волноваться. Все это уже давно позади и не имеет никакого отношения к тому, что у нас с тобой.
