– Ты говоришь, что эта долгая агония – наша вина?

– У меня нет своего мнения. Я – наблюдатель. Но смотрят и другие. И может быть, пристальнее. У них больше свободы передвижения, чем у меня.

– Пища для размышлений, Кез Маэфель.

– Передам тебе слух, Военачальник. Там, Вовне, есть расы, точащие зубы на космос Канона. Они чуют вакуум власти. Но есть одна сила, которая их сдерживает.

– Мы? – улыбнулся Военачальник. – Что нельзя взять силой, нужно приобрести кражей.

Панцирь хмыкнул:

– Ты хорошо меня штудировал.

– Ты достиг большего, чем кто-нибудь другой, и с меньшими средствами. Твоя тактика задала тон каждому восстанию и бунту. – Военачальник издал смешок. – Пока они держатся тактики, которая однажды чуть не сработала, вместо того, чтобы найти ту, которая сработает, я твой должник.

– А такая тактика есть?

– Должна быть. Всегда есть. – Военачальник добавил задумчиво:

– Вот интересно, думал ли кто-нибудь, что случится, если нас сбросят. Кажется, ясно, что это может сделать только кто-то похлеще нас.

– Вряд ли этот аспект занимает мысли многих. Военачальник был прав. Кто победит Стражей, тот их и заменит, и почти наверняка худшей тиранией.

Квай смотрел наружу, не видя, и думал: неужели жадность, жестокость и грубость – такой же абсолют жизни, как энтропия – абсолют физической вселенной? Неужели восстание из слизи задало программы, которые не победить ни одному разуму?

– Мальчик узнал тебя вчера вечером, – сказала Вторая.

– У него великолепный глаз, – ответил Лупо. – И ум ему под стать. Он тут же реализовал свое знание. Принизил Валерену в глазах ее сторонников, выставил их перед ней некомпетентной, а их выдал нам. Отличное руководство будет в его времена у Дома Трегессер.

– Если он переживет Симона и Валерену.

– Его надо оберегать. И не дать впасть в традиционную одержимость Трегессеров.

– Ты сегодня утром что-то задумчив.

– Слишком многое идет вне моего контроля. Все это здесь, а там наш Страж идет в тупик у конца пряди. Ты это тоже чувствуешь – необходимость быть там.

– Сегодня это кончится. Ты ведь ждешь провала?

– Если кто-то может захватить корабль-Страж, то это я. В чем я сомневаюсь – это в том, что Страж вообще может быть захвачен. Со времен квайских войн это не удавалось никому. Да и тогда «Киренаика-16» взорвала себя.

– А превосходства огневой мощи разве не достаточно?

– Узнаем на своей шкуре. Сейчас собираются директора, и я хочу там быть до прибытия Валерены. Пойдем.

Валерена носила фамилию Трегессер. И у нее было двенадцать часов, чтобы овладеть собой. Она была Трегессер. Когда ярость Трегессера доходит до температуры расплавленного свинца, она превращается в холодное твердое золото. И в этом состоянии Трегессеры наиболее опасны.

Это состояние овладело Валереной, когда она шла через наземный выход к Пилону, а Блаженный тащился за ней со своим неизменным калейдоскопом. Она тщательно и бесстрастно исследовала свое положение, и самое мягкое слово, которым его можно было назвать, – безнадежность. Лупо Провик проник в истинную природу собрания у Мазеранга.

Без надежды на выгоду и с очень малой надеждой спасти хоть что-нибудь она выбрала курс, который должен был удивить Лупо. Почти мистическая покорность – решение не защищаться, не спорить, даже не участвовать.

Наземный этаж Пилона был построен широко и открыто и покрыт живым охряным ковром, жившим на упавшем и пролитом, хотя когда народу бывало мало, служители спрыскивали его водой и рыбьим кормом. Передвижные центры подачи напитков странствовали между островами и архипелагами мебели, их операторы раздавали хорошее настроение и приятное забытье.

Обитателей Пилона сюда пускали охотно. Симон Трегессер хотел, чтобы все знали, какой он демократ. Здесь ничтожный техник мог веселиться вместе со своим начальником, разряжая вековой конфликт труда и управления.

Валерена фыркнула.

Дерьмо. Все дерьмо, одно только дерьмо, и ничего, кроме дерьма. Уловка для обдуривания работников. И никого при этом не обдуривающая.

Между островами стояли несчетные трофеи охотничьих триумфов Трегессера. Каталки с напитками с трудом маневрировали между ними даже в этот час. Но за напитки платил Дом. Одна из мелких приятностей работы на Симона Трегессера.

– Вон Лупо со своей подругой, – сказал Блаженный. Валерена оглянулась. Они встретились бы за несколько метров до входа в лифт, где какая-то группа восхищенно ахала у нового экспоната…

Это был биоробот Ной, выделанный и смонтированный, похожий на что-то из мифологии.

– Очень разумно, Лупо, – сказал Блаженный. – Даже классно, при такой быстрой подмене деда.

– Бывает, что приходится делать то, что хочет противник, – ответил Лупо. – Но тогда делай это в удобный тебе момент.

– А кто твоя подруга?

– Ты и сам вчера очень разумно поступил, – сказал Провик.

– Я думаю, матушка наконец воспримет твой совет насчет выжидания.

В лифт они вошли группой.

– Приятно слышать. Если у нее хватит терпения подождать, чем кончится дело в тупике.

На окружающих стенах вились поднимающиеся фрески. Но Блаженный смотрел на спутницу Провика.

– Меня зовут Блаженный Трегессер. А вас?

Женщина только улыбнулась.

– Ты умен, Блаженный, – сказал Лупо, – но выбрось это из головы. Тебе недостает опыта и утонченности.

Голова юноши дернулась в сторону матери на миллиметр.

Валерена не обращала на него внимания, но теперь снова взглянула. Эту ремарку она засекла. Умненький Блаженный! Неужели он несколькими словами все развалил?

Лупо осторожно предупреждал мальчика не совать свой нос. Он дважды об этом забыл. Ох уж эта неуклюжесть молодости!

Но если мальчик… Нет. Если он это сделал, то он больше не мальчик.

Лупо, улыбаясь, глядел на нее через плечо Блаженного. Потом вышел из лифта. Они поднялись туда, куда доходил этот лифт. Теперь нужно было пройти первый барьер безопасности. Спутница Лупо пошла за ним. Оба приложили ладонь к ридеру и прошли. Каждый пройденный