не пакетом акций. Я не хочу терять дивиденды.
— Дивиденды не будут ни черта стоить, если мы обанкротимся, — проворчал Стентон.
— Но мы же вырвались вперед в этой гонке, — возразил Эдвард. — Большинство биотехнологических компаний и фармацевтических групп были основаны не для производства конкретного лекарства. А у нас такое, и очень перспективное, лекарство есть.
— Все это я знаю. Но я очень нервничаю, — признался Стентон. — Мне еще ни разу не приходилось вкладывать все свои деньги в одну компанию и наблюдать, как они стремительно тают.
— На этот раз ты очень мудро вложил свои деньги, — заверил Эдвард. — Мы оба станем миллиардерами. «Ультра» стоит того, я в этом уверен на сто процентов. Пошли, покажу тебе лабораторию. Это и тебе придаст уверенности.
Ким облегченно вздохнула, видя, как оба направились к лаборатории, мирно беседуя. Стентон даже приобнял Эдварда за плечи.
Когда они ушли, Ким оглядела комнату. К ее удивлению, ее совершенно не трогал беспорядок, который причинил дому переезд. Внезапно наступившая тишина породила у Ким острое ощущение присутствия в доме Элизабет. К Ким вернулось чувство, что Элизабет пытается что-то сообщить ей через столетия, которые пролегли между ними. Но как она ни прислушивалась, не могла расслышать ни единого внятного слова. И все равно Ким была убеждена, что какая-то частица Элизабет присутствует в самой сердцевине ее существа. И то, что теперь стало домом Ким, было в каком-то смысле и домом Элизабет.
Такие мысли не доставили Ким никакого удовольствия, более того, она почувствовала себя не вполне уютно. В неявном сообщении Элизабет ей чудились неудовольствие и нетерпеливая мольба о помощи.
Занявшись самой неотложной, на ее взгляд, задачей, Ким поспешно распаковала отреставрированный недавно портрет Элизабет и повесила его над камином. Стены гостиной перекрасили, и силуэт портрета исчез. Ким пришлось наугад определить высоту, на которой должна была висеть картина. Почему-то Ким была убеждена, что место картины там, где она находилась триста лет назад.
Она отошла на несколько шагов и посмотрела на картину, висящую над каминной полкой. Ее поразила жизненная сила, исходившая от живописного полотна. Раньше, при лучшем освещении, Ким казалось, что портрет исполнен слишком примитивно. Теперь же, когда картина висела в полутьме гостиной, эффект стал совершенно иным. Сквозь сумеречный свет зеленые глаза Элизабет смотрели пронизывающим, горящим взглядом.
Прошло несколько минут. Словно загипнотизированная, Ким приросла к полу посередине гостиной. Рассматривая картину, она чувствовала себя так, словно смотрелась в зеркало. Глядя в глаза Элизабет, Ким сильнее, чем когда-либо, чувствовала, что Элизабет действительно изо всех сил старается что-то сказать ей, сказать что-то очень важное, сказать сквозь столетия. Но в гостиной стояла звенящая тишина.
Мистическое чувство, внушенное Ким картиной, погнало ее в замок. Несмотря на то, что коттедж был заставлен нераспакованными ящиками и коробками, невзирая на иссушающую досаду от бесплодных поисков среди старых бумаг, Ким вдруг почувствовала неодолимое желание вернуться к этим поискам. Вернуться, не откладывая дела ни на одну минуту. Портрет Элизабет вновь зажег в ней неуемное желание узнать все, что возможно, о ее таинственной прапрабабушке.
Словно ведомая сверхъестественной силой, Ким поднялась по лестнице на чердак. Оказавшись там, она ни минуты не колебалась в выборе места поисков. Она не стала также тратить время на открывание окон. Ким прямиком направилась к предмету, который напомнил ей по форме старинный матросский сундук. Открыв крышку, обнаружила под ней обычную, уже ставшую привычной картину — беспорядочную свалку бумаг, конвертов и толстых книг.
Первая книга оказалась инвентарной описью корабельных запасов. Датирована она была 1862 годом. Прямо под этим гроссбухом Ким нашла большой, примитивно переплетенный блокнот, к которому было привязано письмо. Ким шумно глотнула воздух. Письмо было адресовано Рональду Стюарту.
Ким наклонилась и вынула блокнот из сундука. Развязав бечевку, она вскрыла конверт и достала оттуда письмо. Вспомнив, как бережно обращалась архивариус с письмом Матера, Ким постаралась сделать то же самое. Старая пересохшая бумага никак не хотела разворачиваться. Наконец Ким удалось раскрыть письмо. Оно оказалось короткой запиской. Ким посмотрела на дату, и ее предвкушение открытия несколько рассеялось. Письмо оказалось из восемнадцатого века.
Ким аккуратно сложила записку и вложила ее обратно в конверт. Даже тридцать четыре года спустя после печально известных процессов Рональд и его сын были озабочены возможными неприятностями для семьи, несмотря на то, что были принесены официальные извинения, а губернатор колоний объявил по этому поводу день траура.
Теперь Ким обратила внимание на блокнот, переплет которого стал крошиться от времени. При попытке открыть тисненый матерчатый переплет она невольно оторвала его от книги. Сердце ее неистово забилось. На титульном листе было написано:
Ким перелистала книгу и, к вящей своей радости, убедилась, что это дневник Элизабет! Несмотря на то, что записи были краткими и следовали с большими временными пропусками, волнение ее не уменьшилось.
Боясь, что книга рассыплется, Ким сжала ее обеими руками и поспешила к слуховому окну, где было светлее. Начав листать с конца, Ким обнаружила там множество чистых страниц. Найдя последнюю запись, она заметила, что дневник обрывался слишком рано, еще до наступления интересующих ее событий. Дата последней записи — 26 февраля 1692 года.
