руку.

— Да и утопиться-то как следует и то не смогла! Впрочем, здесь уже моя вина — какого черта мне понадобилось ее вытаскивать? Умерла бы сразу, а то еще целых три дня мучила всех нас — мы все гадали, умрет она или будет жить! — Филипп фыркнул, скрестив руки на груди. — Но разумеется, она умерла — какой еще мог здесь быть исход? Обычно человек все же борется с болезнью, а у нее не было ни малейшего желания бороться! Я все ждал, когда она улыбнется — думал, хотя бы умрет с улыбкой на губах, добившись, наконец, того, чего ей единственно и хотелось всю жизнь…

— И что же? — Элоиза вдруг живо представила себе мертвую Марину с улыбкой на губах — зрелище действительно жуткое.

— Черта с два! Когда она умерла, на лице ее было все то же выражение — точнее, полное отсутствие всякого выражения. Полнейшая пустота…

— Какой ужас! — прошептала Элоиза. — Не дай Господь никому пережить то, что пережил ты!

Филипп долго смотрел на нее, смотрел прямо в глаза, словно искал там какой-то ответ, которого, возможно, он и не мог получить. Затем Филипп отвернулся и подошел к окну, где стал так же отрешенно-пристально смотреть на звездное небо.

— Дело было даже не в том, — вздохнул он, — что я не мог помочь ей победить душевную болезнь. — Я пытался полюбить Марину, хотел помогать ей не из чувства долга, а из сострадания к родному человеку… — В голосе Филиппа звучала скорбь. — Но с каждым днем я все больше жалел, что не женат на ком-нибудь другом… — Он прислонился разгоряченным лбом к стеклу. — Черт побери, любая другая жена для меня была бы лучше Марины!

Филипп снова погрузился в молчание — такое долгое, что Элоиза даже испугалась, все ли с ним в порядке.

— Филипп! — осторожно окликнула она его. Он обернулся.

— Вчера ты, кажется, сказала, что у тебя… у нас какая-то проблема…

— Я не имела в виду…

— Ты сказала, что у нас какая-то проблема, — повторил Филипп, словно не слыша ее. — Но черт побери, Элоиза, тебе, слава Богу, не пришлось пережить того, что пережил я. Ты не знаешь, что это такое — столько лет состоять в браке, который и браком-то нельзя назвать, жить в непонятной дурной бесконечности, без надежды на какие-нибудь перемены, и каждый вечер — одинокая постель, не согреваемая теплом близкого существа…

Он шагнул к Элоизе. В глазах Филиппа горел такой огонь, что этот взгляд буквально парализовал Элоизу.

— Не пережив всего этого, не смей даже произносить самого слова “проблема”. По сравнению с тем, что я пережил, Элоиза, все остальные проблемы — детские игрушки. — Филипп помолчал, а когда заговорил, тон его стал мягче. — Может быть, для тебя в нашем браке и есть какие-то проблемы, для меня же он — рай, о каком я не смел и мечтать. И если ты скажешь, что для тебя это не так, я этого просто не вынесу!

— Филипп! — только и могла выдохнуть Элоиза.

Она бросилась в его объятия, словно желая слиться с ним в единое целое.

— Прости меня, Филипп… — повторяла она. — Прости ради Бога! — Слезы ее намочили его рубашку.

— Я не хочу снова быть несчастным, — бормотал Филипп, прижимая ее к груди. — Я не смогу… не выдержу…

— Мы будем счастливы, Филипп, — пообещала она. — Мы будем счастливы!

— Ты должна быть счастлива, — повторял он. Голос его был хриплым, будто слова исходили из самой глубины груди. — Обещай мне!

— Я уже счастлива, Филипп. Я счастлива. Клянусь!

Филипп отодвинулся от Элоизы и приподнял ее подбородок, словно в глазах жены хотел найти подтверждение сказанным ею словам.

— Я уже счастлива, Филипп, — повторила она. — Так счастлива, что и не могла раньше себе это представить. И я горжусь, что я — твоя жена.

Губы Филиппа задрожали — он явно боролся со слезами. У Элоизы перехватило дыхание. Ей ни разу не приходилось видеть плачущего взрослого мужчину, но вот уже первая слеза скатилась по щеке Филиппа, задрожала в уголке губ… Элоиза осторожно смахнула ее.

— Я люблю тебя, — прошептал он. — Люблю тебя, даже если ты меня не любишь, — не могу не любить…

— Но я люблю тебя, Филипп! — Элоиза стерла с его лица еще одну слезу.

Губы Филиппа зашевелились, словно он хотел что-то сказать, но вместо этого он просто крепко прижал к себе Элоизу, так крепко, что еще немного — и переломал бы ей кости. Филипп целовал ее в шею, с губ его слетало ее имя… Наконец, их губы слились.

Как долго длился их поцелуй, Элоиза и сама позже не могла бы сказать. Потом Филипп подхватил ее на руки и потащил прочь из галереи, вверх по лестнице, в спальню… Губы их при этом ни на мгновение не разъединялись.

— Ты мне нужна. — Филипп осторожно положил ее на кровать. — Нужна как хлеб, как вода, как воздух…

Элоизе хотелось сказать Филиппу, что он тоже нужен ей, но она не смогла произнести ни слова — губы Филиппа уже ласкали ее грудь, ласкали так, что Элоизе казалось, что она в каком-то другом, нездешнем мире. Внутри Элоизы поднималась волна желания. В этот момент она хотела только одного — отдать всю себя этому самому лучшему в мире мужчине, ее мужу, и взамен получить его всего.

Отпрянув от Элоизы, Филипп несколькими быстрыми движениями освободился от одежды и лег рядом с ней. Он крепко прижимал ее к себе, одна его рука гладила ее плечи, другая — волосы.

— Я люблю тебя, — снова прошептал он. — Ты не представляешь, как я тебя сейчас хочу! Так бы взял тебя и…

— Представляю, — усмехнулась она. — Я сама хочу тебя не меньше!

— Я умру без тебя, — прошептал он.

Элоиза была не в силах говорить, не в силах даже дышать. Из глаз ее хлынули слезы.

— Не надо плакать! — прошептал Филипп.

— Я не могу остановиться! — Голос Элоизы дрожал. — Я так тебя люблю, Филипп! Я даже не думала — хотя всегда надеялась, — что…

— Я тоже не думал, — сказал он. Несмотря на то что Элоиза не закончила фразу, Филипп знал, что она скажет: “Я никогда не думала, что это может случиться со мной”.

— Я так счастлив! — Руки егo скользили по ее телу. — Я всю жизнь ждал тебя, Элоиза…

— Я знаю. Я тоже всю жизнь ждала тебя!

— Элоиза, — улыбнулся он, — предупреждаю: сегодня я буду делать это быстро. Медленно у меня просто не хватит терпения!

— Хорошо. — Элоиза раздвинула ноги, приглашая Филиппа. — Я сама не хочу медленно!

Через мгновение Филипп уже был внутри ее. У Элоизы перехватило дыхание.

— Ого! — сорвалось с ее губ.

— Ты сама хотела быстро! — лукаво усмехнулся он. Элоиза обхватила его ногами, он приподнял ее бедра, стремясь проникнуть как можно глубже.

— Лежи спокойно, — произнес он, — я сам все сделаю.

Движения их на этот раз не были изящными, они не попадали в такт, соприкосновения вспотевших тел производили отнюдь не мелодичные звуки. Но какая, в конце концов, разница? Главное, чтобы обоим было хорошо! Сейчас ими двигала не нежность, а страсть.

Ждать кульминации пришлось недолго. Элоизе хотелось продлить наслаждение, но с каждым движением Филиппа пожар внутри ее нарастал и требовал быстрой и бурной разрядки. Наконец, когда эта сладкая мука стала запредельной, Элоиза взорвалась, выгнувшись такой дугой, что сама не ожидала подобной гибкости от своего тела. Ей казалось, что она воспарила над кроватью, и, чтобы удержаться в полете, она ухватилась за плечи Филиппа.

Филипп “взорвался” внутри ее, снова пригвоздив ее к кровати. Но Элоиза не возражала — ей нравилось ощущать тяжесть тела Филиппа, чувствовать кожей его разгоряченную кожу.

Элоиза любила его. Это было так просто — как жизнь, как дыхание…

Элоиза любила Филиппа, Филипп любил ее — и ничто больше в этом мире не имело для нее значения — ни сейчас, ни раньше, ни потом…

— Я люблю тебя! — прошептал Филипп, отодвигаясь, наконец, от нее.

Элоиза вздохнула полной грудью. “Я люблю тебя”. Это было все, что она хотела услышать.