тонкую, невесомую ткань чулка, Филипп стал ласкать кожу Элоизы, при этом медленно стягивая чулок. Когда его пальцы коснулись ее колена, Элоиза вдруг застонала.

Филипп поднял глаза.

— Щекотно? — спросил он.

— Угу… Но так приятно!

Филиппа радовало, что Элоиза находит его прикосновения приятными. Он надеялся, что она найдет приятным и все остальное.

Второй чулок Филипп снимал уже не так медленно. Затем, отступив от Элоизы на шаг, он начал расстегивать брюки. Приостановившись, он взглянул на жену, ожидая, что она без слов, одними глазами, скажет ему, что готова.

И, наконец, освободившись от оставшейся одежды с быстротой, поразившей его самого, Филипп лег рядом с женой. На мгновение Элоиза напряглась, но, когда губы Филиппа коснулись ее губ, снова расслабилась.

— Не бойся, родная, — прошептал он, — все будет хорошо…

— Я не боюсь.

Филипп внимательно посмотрел на нее:

— Правда?

— Я не боюсь. Просто волнуюсь…

— Элоиза, ты очаровательна!

Она улыбнулась:

— Я уже давно пытаюсь всех убедить в этом. Но ты, кажется, первый, кто мне поверил!

Филипп рассмеялся. Ему по-прежнему казалось чудом, что сегодня их с Элоизой первая брачная ночь. Может быть, это происходит не с ним, а с кем-то другим? Нет, все-таки с ним — просто судьба неизвестно за какие заслуги преподнесла ему подарок, замечательный подарок, который возможен лишь раз в жизни.

Восемь лет Филипп вынужден был воздерживаться от близости с женщиной, но, разумеется, молодой, здоровый мужской организм настойчиво требовал своего. И Филипп привык воспринимать это просто как потребность — такую же потребность, как, скажем, еда или сон. Филипп уже забыл, он просто не ожидал, что общение с женщиной может быть не просто потребностью, а радостным, восхитительным праздником души и тела.

Филипп снова поцеловал Элоизу, вложив на этот раз в свой поцелуй всю страсть, на которую был способен. Губы его скользили по лицу, по шее Элоизы… Филипп не оставил на теле жены места, которого бы он не поцеловал — кроме одного, оставив его на потом.

Филипп никогда не целовал Марину в это самое интимное место. Не то чтобы она когда-нибудь не позволила ему этого словами — просто об этом и речи не заходило. Филипп чувствовал, что для Марины это было чем-то запретным. Марина, как правило, просто лежала под ним, молча и неподвижно, словно исполняла какой-то не очень приятный для нее долг. Филипп знал женщин и до своего первого брака. То были женщины, искусные — ничего не скажешь! — в технике любви. Но — может быть, именно поэтому — настоящей духовной близости, без которой и в телесной не может быть истинной гармонии, у Филиппа с ними не было. Для этого скорее нужно юное, трепетное, невинное создание.

Все должно было совершиться скоро, теперь уже очень скоро.

Филипп осторожно раздвинул ноги Элоизы — так, что мог поместиться между ними. Он уже дошел до последней степени возбуждения и боялся, что “взорвется” раньше, чем следует. Но перед тем как все свершится, Филиппу хотелось доставить Элоизе еще одно удовольствие.

— Элоиза… — пробормотал он, хотя это было больше похоже на вздох.

Филипп хотел ее, она была нужна ему — больше, чем жизнь, больше, чем дыхание, и Филипп не знал, сколько он еще сможет продержаться.

— Да, Филипп? — проговорила она. Почувствовав в ее голосе тревожную нотку, Филипп посмотрел на нее.

— Ты… ты очень большой! — прошептала она. Он улыбнулся:

— Ты знаешь, что для мужчины это — лучший комплимент?

— Знаю.

Филипп рассмеялся.

— Филипп? — снова так же тревожно спросила Элоиза.

— Да, родная?

— Как ты думаешь, мне будет очень больно?

— Откуда ж я знаю, что чувствует женщина? Думаю, все-таки не очень.

—

Филипп?

—

Да?

— Честно говоря, меня тревожит еще кое-что… — Голос ее пресекся.

— Что, Элоиза?

С минуту Элоиза молчала.

— Филипп, — проговорила она, наконец, — я долго об этом мечтала, представляла себе, ждала… но я все-таки боюсь разочароваться. Боюсь не того, что ты окажешься не на высоте — в тебе я не сомневаюсь, я боюсь не почувствовать того волшебства, которого жду.

Филипп вдруг преисполнился решимости. Чего он, собственно, ждет, ради чего медлит, в конце концов? Филипп поцеловал Элоизу в губы.

— Лежи спокойно, — приказал он. — Не двигайся!

Прежде чем Элоиза смогла задать какой-нибудь вопрос — а вопросы у нее наверняка были, иначе бы Элоиза не была Элоизой, — Филипп раздвинул ее ноги еще сильнее — так, как представлял себе в бесчисленных сексуальных фантазиях, и коснулся губами ее влажной розовой плоти.

Элоиза невольно вскрикнула.

— Все хорошо, родная…

Слова Филиппа проникли в самое сердце Элоизы. Губы Филиппа, его язык словно желали запечатлеть в его памяти каждый дюйм, каждую складку ее шелковой плоти. Элоиза извивалась, словно в припадке, но руки Филиппа крепко держали ее. Никогда еще Филипп не испытывал такого блаженства, он благодарил судьбу за то, что теперь он женат и может заниматься этим каждый день.

До сих пор Филипп знал о таком лишь понаслышке, он и представить себе не мог, что действительность окажется восхитительнее самых смелых фантазий. Филиппу казалось, что мир исчез для него — и это при том, что сама Элоиза даже еще ни разу не прикоснулась к нему. Впрочем, в этот момент Филиппу и не хотелось этого — ему достаточно было смотреть, как извивается Элоиза на белых простынях.

Филипп понимал, что не должен пока доводить жену до оргазма, но сейчас он был слишком захвачен собственными ощущениями, чтобы думать о ней. Главное — не довести преждевременно до разрядки себя. Филиппу хотелось, чтобы это произошло, когда он будет внутри Элоизы.

Филипп приподнялся на руках, раздвинул пальцами плоть Элоизы и через мгновение уже был внутри.

Внутри Элоиза была горячей и влажной, член Филиппа легко скользил в ней и в то же время ощущал крепкое сжатие. Каким образом то и другое могло сочетаться, одному Богу было известно, но факт оставался фактом.

С губ Элоизы сорвалось имя Филиппа…

И, наконец, Филипп, поднапрягшись, преодолел последний барьер между ними. Может быть, он не должен был быть так резок, может быть, следовало спросить у Элоизы, не больно ли ей, но Филипп не мог остановиться. Так долго он ждал этой минуты… Теперь уже им правили не разум, не чувства, а чисто телесные потребности.

Филипп двигался быстро и, может быть, излишне напористо, но Элоизе, очевидно, нравилось это, ибо она двигалась под ним в том же быстром, энергичном ритме. Пальцы Элоизы больно впивались в его плечи, но Филиппу нравилось это ощущение.

Элоиза снова застонала, но на этот раз с губ ее сорвалось не имя Филиппа.

— Еще! — молила она. — Ради Бога, еще!

Филипп приподнял ее бедра, и Элоиза — то ли оттого, что перемена позиции вызвала у нее новые ощущения, то ли просто потому, что была готова к этому, достигла, наконец, высшего предела. Филипп почувствовал это по тому, как она выгнулась дугой под ним, по крику, вырвавшемуся из ее груди, и по тому, как конвульсивно сжались ее мускулы, обхватывая его.

Через пару мгновений Филипп “выстрелил” сам. В этот момент он словно разом освободился от всего того, что угнетало его долгие годы.